паротелеге: в одной руке рычаг, во второй – знаменитая секира, явно потемневшая от крови. Где и с кем успел повоевать управляющий, расспрашивать не стал – после сам расскажет.
Даже Даринку видел – ушлая девчонка ни много ни мало ухватила за гриву того самого водного коня предводителя… предводительницы фоморов и теперь упорно волокла его к дому Шабельских. Конь упирался, но как-то вяло, и выглядел совершенно замороченным. Вот тут уж Митя хотел вмешаться, но Даринка оглянулась, точно почувствовав его взгляд… и она, и конь тут же исчезли из виду. Уж эти ее способности! Досадливо хмыкнув, Митя направился дальше.
В особняке на Тюремной площади царила затаившаяся тишина. Словно бы все обитатели дома караулили, прислушиваясь, у дверей своих комнат, но выглянуть не решались. Одна лишь бесстрашная Леська выскочила из кухни – Митя напрягся, ожидая то ли объятий, то ли упреков, – но она лишь окинула его долгим нечитаемым взглядом и буркнула:
– Батюшка ваш в кабинете быть изволит. Вы токмо долго тама не задерживайтесь, а то ванна остынет, – и убежала в сторону ванной комнаты.
У дверей отцовского кабинета Митя задержался на мгновение, не решаясь постучать, потом обругал сам себя – он варягов не испугался, он фоморов не боялся! – и все же вошел.
Отец сидел за столом, пристально глядя на лежащий перед ним заряженный паробеллум. Лицо покрывали бесчисленные ссадины, шея забрана в плотный воротник бинтов, правая рука на перевязи – кто-то из местных Живичей над ним поработал, хотя и не слишком хорошо. Но и то – Живичей в городе было мало и все слабосилки, а раненых много. Зато здоровой левой рукой он ласково так, как котенка, поглаживал паробеллум.
– Истинный Князь, да? – не оборачиваясь на застывшего в дверях Митю, сказал отец. – Когда начались эти твои… странности, у меня были лишь две мысли. Что ты все же не мой сын – прости, но это представлялось самым логичным… И что мы далеко не всё знаем о природе Кровного родства и для его проявления все же не обязательно, чтоб оба родителя были Кровными. Вот про Истинного Князя мне ни единого раза не пришло в голову. Все же сказки, это… это сказки! Как не ожидаешь в клетке попугая найти жар-птицу, в будке дворового пса – Великого Симаргла, так и обнаружить Истинного Князя в собственном сыне. А ты… ты давно… знаешь?
– С поездки к тетушке в Ярославль. Когда мышку поднял, чтоб девицу пугать, которую тетушка Людмила тебе сватала, – тихо сказал Митя. И уточнил: – Девицу сватала.
Отец усмехнулся (пальцы его все так же ласкали паробеллум):
– А ведь я ее тогда за врунью посчитал, – и тоже уточнил: – Девицу.
Митя дернул плечом – оправдываться он не собирался, девица была препротивная. Сейчас он, может, и что похуже мертвой мышки на нее натравил бы.
– Когда мы вернулись, дядюшка Белозерский мне и рассказал… к чему всё это.
– Ты мог бы сказать мне.
– Я… не хотел… Не говорить, а… умирать. А еще больше не хотел становиться нежитью.
Лицо отца стало встревоженным. Митя покивал, дескать, да, был такой риск.
– Надеялся, что… мне удастся… отвертеться. И злился еще… Я ведь не думал, что мама – это сама Морана и есть! Думал, она вселилась в маму и мама умерла… из-за меня!
– Сама… Морана… и есть? – медленно-медленно повторил отец.
Митя посмотрел на него в панике. Он хотя бы знал о самом себе, а на отца это все обрушилось сразу…
– Она… мама… сказала, что… была счастлива те шесть лет! С тобой… С нами.
– Рогнеда… Морана… – опять повторил отец, и пальцы его аккуратно и крепко обняли рукоять паробеллума. – То есть если я сейчас пущу себе пулю в лоб, то встречусь с женой? – в голосе его явственно прозвучала угроза. – И смогу высказать ей все… все, что думаю по сему поводу?
За окном словно потемнело. Митя почувствовал, как у него перехватывает дыхание, а потом, стараясь двигаться бесшумно, принялся подбираться к отцу…
– Да не крадись ты! – раздраженно бросил тот, по-прежнему не оглядываясь, и оттолкнул паробеллум от себя. – Ни о каком самоубийстве не может быть и речи! Я – христианин, так что подожду на роду написанного срока.
За окном снова засияло осеннее солнце, а где-то вдалеке, кажется, пронесся облегченный вздох. Митя тоже выдохнул: теперь он был уверен, что отец будет жить долго. Может, даже очень долго. Дорогая маман вряд ли в ближайшие полвека найдет в себе душевные силы на обстоятельное объяснение с отцом своего ребенка.
– Да и сын у меня… без матери растет. Как тебя, дурня, одного оставить. – Отец слабо улыбнулся.
Митя отвернулся, чтобы отец не видел его лица, и часто-часто заморгал.
– Или ты предпочтешь жить с Белозерскими? – настороженно спросил отец. – Что ты хочешь делать?
– А… – Митя растерянно замер, а потом плюнул и вполне простонародно отер глаза ладонью – уж больно слезы мешали. Хорошо хоть плюнул мысленно, а то так и вовсе опроститься недолго, от эдаких-то потрясений. – Я… не знаю. Я так старался не стать Истинным Князем, что почти не думал, что мне делать, если все же стану…
Начищенный до блеска автоматон неспешно нес его по улицам столицы. Стальные копыта звонко били в брусчатку мостовой, и каждый, каждый прохожий оглядывался на вороненого пароконя и его блистательного всадника!
Автоматон свернул на Большую Морскую и остановился у Яхт-клуба. Двери распахнулись, услужливый швейцар с достоинством спустился навстречу. Митя легко выпрыгнул из седла, и швейцар с поклоном взобрался на его место, уводя пароконя в гараж Яхт-клуба. Митя небрежно одернул пошитый альвом безупречный сюртук, оправил манишку альвийского шелка и принялся неспешно подниматься. Второй швейцар распахнул перед ним дверь и отвесил глубокий поклон. Помнится, в прошлый раз, когда он приезжал на извозчичьей пролетке, поклон был ниже, да и встречали его вовсе не на лестнице.
– Изволите обождать? – указывая на кресло в гостиной, в котором Митя сидел в прошлый раз, почтительно поинтересовался швейцар.
– Нет, пройду прямо в кабинеты. Меня ждут. – Взмахом холеной руки отмахнулся Митя и пошел через анфиладу роскошных гостиных, по которым его когда-то вел дядюшка.
– Друг мой Димитрий! Диметриос! – навстречу ему выскочил ротмистр Николаев, с которым он некогда встречался здесь в надежде, что у того хватит влияния, чтоб оставить Митю в Петербурге. Сейчас смешно и вспомнить!
– Но вы, однако, франтом… – завистливо протянул Николаев. – Неужто в Париже были все это время? Слыхали новую сплетню? Будто в какой-то провинции на юге… а может, не на юге, кто там знает… объявился мошенник, который называет себя… – Николаев прищурился, явно испытывая любопытство собеседника. – Представьте себе – Истинным Князем! Истинным… Князем… – Он захохотал во всю глотку. – Экий наглец: думает, кто-то ему поверит! Говорят даже, он сюда сегодня явится, но это, я полагаю, и вовсе выдумка! – все еще подхихикивая, продолжал Николаев. – Вы… оставайтесь, вдруг и впрямь придет. Вместе похохочем!
– Благодарю вас, сударь, я непременно останусь, – стряхивая пальцы Николаева с рукава сюртука, процедил Митя и пошел дальше.
У курительной он на миг замешкался – все же оказаться тут было его давней мечтой, хотелось ее как следует прочувствовать! – и сквозь приоткрытую дверь услышал голоса.:
– Белозерские и впрямь полагают, что мы признаем их ублюдка Истинным Князем? – презрительно цедил холодный голос. – Совсем обезумели в своем желании вернуться к власти.
– Я человек простой, бескровный, в ваших Кровных делах не понимаю… Но нельзя же в наш просвещенный век и впрямь верить в древние сказки! – гулко бухнул в ответ ему бас.
– Меня удивляет, как легкомысленно вы относитесь к этому, господа! – В третьем голосе отчетливо слышалось шипение. – А стоило бы задуматься, нет ли в появлении этого самозванца покушения на власть его императорского величества и всей династии Даждьбожичей!
– Сударь, вы кто такой? Что тут делаете? – На плечо Мите легла чья-то рука.
Он резко обернулся и увидел позади себя компанию свитских во главе с младшим князем Волконским.
– Эй! – вскричал здоровяк в артиллерийском мундире. – А это не тот ли сыскарёныш, которого
