кладбище Булактаг в Урумчи (правда, в этом случае останки предполагалось перенести в другое место){466}. Уйгуров буквально выкорчевывают из их собственной земли.

К 2018 году программа китаизации вышла за пределы Синьцзяна и охватила всех китайских мусульман, включая хуэй-цзу, которые до тех пор вообще не считались угрозой. Мечетям в Нинся и Ганьсу приказали снять полумесяцы и купола, а халяльные рестораны в собственно Китае, которые долгое время были неотъемлемой частью городских ландшафтов, вынудили убрать вывески, указывающие на их халяльный статус. Эта политика опирается на исламофобию среди ханьского населения, набирающую все большую популярность и охватывающую уже более общие, широкие формулировки ислама, которые со специфически китайскими особенностями применяются к мусульманскому населению Китая. Что касается Синьцзяна, то с 2016 года официальная риторика принимает все более резкую форму. В официальном документе, опубликованном в июле 2019 года, утверждалось, что «обращение уйгуров в ислам было не добровольным выбором простых людей, а результатом религиозных войн, в ходе которых он был навязан правящим классом… Ислам не является ни коренной, ни единственной системой верований уйгурского народа»{467}. Теперь уйгуры лишились прав не только на Синьцзян, но и на ислам.

Все это происходит на виду у всего мира, связанного мгновенным обменом информацией. До конца 2018 года китайские власти категорически отрицали существование лагерей, однако тщательная детективная работа ученых и журналистов с использованием спутниковых снимков и Google Earth обеспечила доказательства их строительства{468}. Уйгурские активисты за рубежом используют эту информацию, пытаясь повлиять на международное мнение. Синьцзян в значительной степени выпал из сферы внимания международного сообщества еще до начала нового тысячелетия, но сейчас его все чаще признают важной горячей точкой. До распада Советского Союза основным центром активности уйгурских эмигрантов была Турция. Иса Юсуф Алптекин и Мехмед Эмин Бугра, двое из «трех господ», которые сотрудничали с Гоминьданом в 1940-х годах, переехали туда после победы коммунистов и начали упорную, хотя и не очень успешную кампанию по привлечению внимания международного сообщества к проблеме Восточного Туркестана. После окончания холодной войны уйгурский активизм переместился на Запад. Его флагманом является Всемирный уйгурский конгресс, зонтичная группа со штаб-квартирой в Мюнхене, которая делает все возможное для продвижения интересов уйгуров. С начала тысячелетия уйгурам удалось привлечь внимание международной прессы – отчасти благодаря усердию уйгурской диаспоры. Однако добрая воля Запада несравнима с мощью китайского государства и имеющимися в его распоряжении ресурсами.

КНР агрессивно борется с вниманием мирового сообщества к Синьцзяну (и к Тибету, если уж на то пошло), называя это вмешательством в свои дела. Кроме того, государство преследует уйгуров, которым удалось покинуть страну. Посольства Китая отказываются продлевать паспорта уйгурским гражданам, проживающим или обучающимся за границей, тем самым вынуждая их возвращаться или терять гражданство. Уйгурские семьи, которые ищут убежища в других странах, тоже становятся мишенями. Китайское государство выкручивает руки другим государствам, чтобы те выдавали им уйгуров. Реакция других центральноазиатских государств и мусульманского мира в целом довольно сдержанная. Казахстан, где проживает многочисленное уйгурское население и который служит маяком многим синьцзянским казахам, на короткое время стал центром уйгурской активности. Однако дипломатический вес Китая и его мягкая (и не только мягкая) сила помешали Казахстану стать платформой для уйгурского инакомыслия. К 2019 году правительство Казахстана уже арестовывало уйгурских активистов и в некоторых случаях депортировало их в Китай. Остальные мусульманские страны в основном ответили молчанием (большинство из этих стран в той или иной степени вынуждены принимать помощь от Китая), и единственным источником протеста оставался Запад. Возможности такого протеста добиться каких-либо изменений в китайской политике, разумеется, крайне ограниченны.

В 2018 году китайские власти перестали отрицать существование лагерей и заявили, что это «институты профессионального обучения» и бесплатные школы-интернаты. В 2019 году они приглашали иностранных журналистов на строго контролируемые экскурсии по такого рода объектам. Таким образом, мир увидел видеозаписи уйгурских заключенных, которые занимаются уйгурскими народными танцами, поют песни на китайском языке и рассказывают посетителям о преимуществах заключения. В декабре 2019 года Шехрет Закир, глава уйгурского правительства Синьцзяна, объявил, что все задержанные окончили профессиональную подготовку. Однако никаких новостей о возвращении задержанных домой не поступало. Зато «слитые» документы показали, что задержанных переводили на фабрики по всему Китаю и заставляли заниматься принудительным трудом. (Центральное правительство рекламирует это в качестве программы по борьбе с бедностью в Синьцзяне.) Такие работники живут в раздельных общих спальнях, они обязаны посещать уроки китайского языка и патриотического воспитания и находятся под постоянным наблюдением, что, помимо прочего, делает невозможным совершение исламских ритуалов{469}. Согласно другим сообщениям, все большее число задержанных предстает перед судом в рамках обычной уголовной системы и получает тюремные сроки{470}. Имеются достоверные сведения о принудительной стерилизации уйгурских женщин{471}. Уже давно существуют опасения относительно выемки органов в лагерях и тюрьмах Синьцзяна.

Я посетил Синьцзян в июне 2019 года, и это была самая странная исследовательская поездка за всю мою карьеру. Повсюду были камеры слежения, а также контрольно-пропускные пункты и полицейские участки. Красные знамена с официальными лозунгами в стиле кампаний времен Мао и Сталина размещены буквально на каждом шагу, и не только в общественных местах, но и на разного рода торговых заведениях, принадлежащих уйгурам. Уйгурские магазины пестрели рекламой о продаже алкоголя, и по крайней мере в одном уйгурском ресторане быстрого питания, где я был, в меню, помимо гамбургеров и кебаба, предлагалась лапша со свининой. С улиц исчезли хиджабы. Огромная мечеть Байтуллы в Кульдже, построенная в 1990-х годах и символизирующая как новое благочестие, так и подъем уйгурского среднего класса, была закрыта, и на ней развевался китайский флаг и растяжка с надписью (только на китайском языке): «Активно продвигайте взаимную адаптацию религии и социализма». Мечеть Хейитга в Кашгаре была открыта для богослужений (правда, в пятницу днем в мечети на 10 000 человек было менее 200 человек), однако вне молитвенного времени она служила туристической достопримечательностью, и войти в нее можно было только по билету за 45 юаней. Знаменитый ночной рынок Кашгара превратился в фуд-корт под открытым небом (все продавцы принимали оплату через WeChat Pay, китайский цифровой кошелек), где продавалась китайские еда и пиво. «Мечта Кашгара», бар в мечети, пестрел напитками, но народу в нем было немного. Радио и телевидение на уйгурском языке продолжали вещание, однако из магазинов исчезли уйгурские книги. Я посетил множество книжных в трех разных городах и обнаружил, что на уйгурском языке там продаются всего две книги по садоводству и перевод второго тома нетленного труда Си Цзиньпина «О государственном управлении». Один уйгурский собеседник разоткровенничался со мной: «Все книги, опубликованные в период с 2003 по 2016 год, признали незаконными, и в домах проводили обыски. Люди сжигали свои книги». Удивило меня огромное количество уйгуров, на которых был аппарат наблюдения.

Пока я пишу эти строки, десятая часть мусульманского населения Синьцзяна находится в заключении, детей разлучают с семьями и отправляют в школы-интернаты, женщин принудительно стерилизуют, а интеллектуалов подвергают чистке. Как далеко зайдет эта программа и когда она закончится – сказать невозможно. Однако важно задаться вопросом, какое место она занимает в истории насилия со стороны государства в Центральной Азии и за ее пределами. Масштабы и амбиции этого насилия поражают воображение. Независимые государства Центральной Азии тоже проявляют мало терпимости к инакомыслию и считают исламский экстремизм серьезной опасностью, однако у них совершенно другая позиция, да и по своим масштабам их программы не сравнятся с китайскими. Это связано с тем, что независимые страны Центральной Азии – национальные государства коренных народов. Ислам – часть их национального культурного наследия, которое они стараются охранять. Взяв курс на китаизацию, Китай, без сомнения, стал национальным государством ханьцев, в котором уйгуры и казахи представляют меньшинства, а ислам считается чуждой религией. Таким образом, подавление ислама, уйгурской и казахской культуры в КНР происходит с принципиально иной позиции по сравнению с независимыми государствами Центральной Азии.

Нынешнюю кампанию иногда сравнивают с Культурной революцией, однако это сравнение ошибочное. Культурная революция была масштабным переворотом, запущенным Мао, однако ее

1 ... 109 110 111 112 113 114 115 116 117 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий