движущей силой стали инициативы снизу. Хаос, который она вызвала, перевернул все вверх дном, но она не преследовала каких бы то ни было конкретных целей. Сегодня политику борьбы с экстремизмом проводит государство, и нацелена она на конкретные национальные группы. Стоит вспомнить и о других предшествовавших явлениях. Идея осуществления реформ посредством образования восходит к советскому марксизму, а также к конфуцианской традиции, и оба эти течения подразумевают изменение человеческой души посредством надлежащего образования и приобщения к труду. Архипелаг лагерей, разбросанных по всему Синьцзяну, и правда напоминает советский ГУЛАГ (и его китайский аналог – трудовые лагеря лаогай), где человеческие души тоже пытались переделать и перековать характеры заново с помощью труда. Во времена сталинского террора категории преступного деяния тоже трактовались весьма гибко и широко, и во многом это напоминает то, что происходит с термином «экстремизм» в сегодняшнем Синьцзяне. И все же в советский ГУЛАГ попадали в связи с принадлежностью к социальному классу (буржуа были врагами советского строя в силу свойственной этому классу идеологической позиции, а кулаки подлежали ликвидации как класс), а не за свою национальность. Наиболее прямую параллель можно провести между преследованием уйгуров по национальному признаку и сталинскими депортациями, направленными против целых национальных групп (чеченцев, крымских татар, корейцев, поляков), независимо от их классового положения или политических взглядов. Разрушение мечетей и аресты интеллектуалов и ученых до жути напоминают сталинские 1930-е годы. Отличие в том, что зверства сталинизма и маоизма происходили в закрытых обществах во времена, когда информация была на вес золота. Нынешняя же китайская программа разворачивается средь бела дня, полностью на глазах у всего – непрерывно взаимосвязанного – мира. Она носит пугающе систематический и упорядоченный характер и управляется государственной властью, располагающей огромными финансовыми и технологическими ресурсами.

Несколько ученых предложили другой набор сравнений, связанных с уничтожением коренного населения в Северной Америке и Австралии колониальными режимами поселенцев. Мы (пока) не наблюдаем физического уничтожения уйгурского народа, однако нет никаких сомнений в том, что государственная политика Китая направлена на уничтожение их культуры, языка и самобытности. Международное право пока не признает термина «культурный геноцид», однако ряд ученых утверждают, что «целенаправленное ослабление и окончательное уничтожение культурных ценностей других групп» – важная составляющая полного уничтожения враждебной группы, ослабляющая ее способность существовать как единое целое, не говоря уже о сопротивлении власти{472}. Нынешняя кампания КНР в Синьцзяне практически к этому и сводится: это культурный геноцид и война против уйгурского народа{473}.

Наконец, нынешний режим наблюдения полностью интегрирован в глобальные сети науки и коммерции. Принудительный труд «выпускников» лагерей – часть цепочки поставок многочисленных мировых брендов от Amazon и Apple до H&M и Victoria's Secret, Volkswagen и Zegna{474}. Да и сама технология видеонаблюдения – большой бизнес. «Контроль над уйгурами послужил тестовым образцом для продвижения китайского технологического мастерства авторитарным странам по всему миру», – пишет Даррен Байлер. На ежегодную выставку «Китай-Евразия Секьюрити Экспо» (China-Eurasia Security Expo) в Урумчи съезжаются представители сотен правительственных учреждений и компаний из двух десятков стран, включая Соединенные Штаты, Францию и Израиль{475}. Технология распознавания лиц и генетическая экспертиза – престижные области исследований, и отдельные ученые и целые компании со всего мира стремятся ознакомиться с новыми технологиями, которые разрабатывают и испытывают в Синьцзяне. Китайское государство и само является крупным заказчиком такого рода технологий. За период с 2013 по 2017 год расходы правительства Синьцзяна на информационные технологии и компьютерное оборудование выросли в пять раз. Китайское государство, которое сейчас богаче, чем когда-либо прежде, способно направлять ресурсы и возможности на слежку и контроль, о которых предыдущие поколения не могли даже мечтать. Оно использует передовые технологии, которые предыдущие диктаторские режимы и представить себе не могли. Это высокотехнологичный тоталитаризм. В Синьцзяне формируется полицейское государство XXI века, которое в ближайшие десятилетия вполне может копироваться и в других регионах мира. Так Центральная Азия в очередной раз оказалась на переднем крае глобальных событий.

Заключение

Мы рассмотрели, как на протяжении двух с половиной столетий Центральная Азия подверглась поразительным преобразованиям. Этот регион испытал на себе все течения современной эпохи: колониализм, антиколониализм, развитие, социальную революцию, национализм, государственную модернизацию и социальную инженерию. Здесь разворачивались масштабные планы преобразования природы и ядерные испытания, здесь находится стартовая площадка космической эры. Центральная Азия не является ни экзотическим, ни изолированным от мира регионом. На самом же деле ее история вполне обычна, что даже вызывает некоторую грусть. Завоевание и колонизация стали в XVIII–XIX веках участью многих обществ по всему миру, в том числе и в Центральной Азии. Тот факт, что она стала частью сухопутных, а не морских империй делает ее завоевание более естественным в глазах сторонних наблюдателей, однако это никак не отменяет его колониального характера. Как я отмечал в этой книге, колониализм по своей сути разнообразен, и чтобы рассуждать о том, была ли Центральная Азия колонией, нам не хватит общепринятого определения. Именно расстояние – в большей степени с точки зрения политики и морали, чем с точки зрения физической, – отделяло Центральную Азию от имперских центров и придавало отношениям с ними колониальный характер. И Цинская, и Российская империи считали различия само собой разумеющимися и присвоили местным особенностям правовой статус, однако в Центральной Азии эти различия оказались сильнее, чем в остальных частях империй. К концу XIX века от империализации пострадала и сама цинская власть, и Синьцзян был колонией Российской империи в той же степени, что и колонией Цин.

Колониальные империи сами инициировали модернизацию своих владений. Жители Центральной Азии подключились к новому глобальному обмену товарами и идеями, а также столкнулись с новыми вопросами. Почему их завоевали? Что их ждет в будущем? Что остается делать? Ни вопросы, ни ответы нельзя назвать прямыми или однозначными, и в результате возникли новые споры и разногласия как внутри самого центральноазиатского общества, так и между ним и его колонизаторами. В свою очередь, новый, все более соответствующий современности контекст, сформированный колониальным завоеванием, определил сам способ постановки вопросов и ведения этих споров. Этот контекст породил новые политические и общественные проекты, которые по-прежнему живы и здравствуют. Идея о том, что национальное государство – нормальная и наиболее эффективная форма политической организации, пришла в Центральную Азию (и Китай) на рубеже XIX–XX веков, и с тех пор она преобладает в регионе.

В 1910-х годах и Цинская, и Российская империи рухнули, и пути их государств-преемников разошлись. Российская империя пала в момент кризиса имперской легитимности, вызванного разрушительной войной. Революция привела к краху империи и Гражданской войне, в результате которой возник первый в мире коммунистический режим, объединивший практически все территории бывшей империи, но уже на новых условиях. Советский режим институционализировал понятие национальности и связал его с обещанием территориальной автономии нерусским народам нового государства. За крахом империи Цин тоже последовала политическая раздробленность, а затем – затянувшаяся на 37 лет гражданская война. Эти десятилетия отмечены множеством возможностей, однако в собственно Китае все стороны согласились с тем, что бывшая империя – единое, неделимое национальное государство. И Гоминьдан, и его соперники-коммунисты рассматривали неханьские народы империи как китайцев, навсегда связанных с китайским государством. Коммунистический режим, установившийся в 1949 году, стал проводить последовательную политику национальной автономии, которая представляла собой разбавленную версию своего советского эквивалента, однако само государство оставалось безоговорочно унитарным.

Царской империей управляла многонациональная военная элита, и оппозиция ей тоже была многонациональной. Представителей нерусских народов в рядах большевиков, создавших Советский Союз, было более чем достаточно. Русские составляли лишь немногим более половины населения СССР (их доля в населении составляла 52,9 %, по переписи 1926 года, и достигла максимума в 58,4 % в 1939 году, но затем послевоенное присоединение Прибалтики, Западных Украины и Белоруссии сократило эту долю). Русские доминировали в государстве, но у них никогда не было возможности претендовать на то, что они им владеют. Союз Советских Социалистических Республик был единственной страной в мире, в названии которой не было ни одного географического или этнического признака. Слово «советский» – этнически нейтральная категория, которая легко сосуществовала с национальными определениями, как, например, «туркменский» или «киргизский». В послевоенные десятилетия в советской Центральной Азии произошли огромные изменения. Ее жители в полной мере стали гражданами СССР и отныне отождествляли

1 ... 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий