в Синьцзяне их место занимали ханьцы, приехавшие на заработки. В Шаогуане недовольный ханьский рабочий по имени Чжу распустил ложный слух, и шестерых уйгурских мужчин обвинили в изнасиловании двух ханьских женщин. 26 июня ханьские рабочие, вооружившись арматурой и мачете, ворвались в общежитие уйгуров. В результате последовавшего кровавого конфликта сотни людей получили ранения и, по официальным данным, двое уйгуров погибли. Число погибших, по всей вероятности, было намного выше. Кто-то записывал видео нападения на мобильные телефоны, и видеоролики попали в интернет, где быстро разошлись среди уйгуров. Эти видео и вялая реакция местных властей (полиция долго ехала на место нападения и потом еще десять дней мешкала с арестами) вызвали в Синьцзяне бурю возмущения. Старшеклассники и студенты университетов организовали в соцсетях протестную демонстрацию против убийств, чтобы добиться справедливости для жертв. На митинг в Урумчи съехались уйгуры со всей провинции. Протест 5 июля начался мирно, многие демонстранты размахивали китайскими флагами, но вскоре сама полиция атаковала протестующих. По мере распространения беспорядки приобретали явный этнический характер: группы уйгуров уничтожали ханьские предприятия и нападали на ханьцев. Бои продолжались всю ночь. Два дня спустя ханьские дружинники предприняли контратаку на уйгурские кварталы, открыто заявляя о кровной мести и выражая недовольство реакцией государства в первый день беспорядков. Число погибших уйгуров по-прежнему неизвестно. Китайские правительственные источники говорят о 197 погибших и более 1700 раненых, а кроме того, пострадал 331 магазин и 1325 автомобилей. Уйгурские группы за границей оспаривали эти цифры, утверждая, что на второй день беспорядков было убито по меньшей мере 400 уйгуров{433}.

Беспорядки в Урумчи имели прямое отношение к недовольству уйгуров и не имели ничего общего с исламским экстремизмом. Тем не менее они ознаменовали поворотный момент во взглядах государства на ситуацию в Синьцзяне. Урок, который оно, как видно, извлекло, состоял в том, что усилия по интеграции уйгуров в Китай провалились. Урумчи, по сути, ханьский город, и тамошние уйгуры относятся к одним из наиболее интегрированных в КНР. Если такой конфликт мог произойти там, то остальная часть Синьцзяна, похоже, вообще безнадежна. В последующие месяцы аресту подвергли тысячи людей, а 24 в итоге приговорили к смертной казни. Подавляющее большинство арестованных и все приговоренные к смертной казни были уйгурами. Власти фактически ввели локдаун по всей провинции: международную телефонную связь и обмен текстовыми сообщениями заблокировали до января 2010 года, а интернет отключили на десять месяцев. К тому времени, когда связь восстановили, все основные сайты на уйгурском языке оказались закрыты, а их администраторы попали в тюрьму на сроки от трех до десяти лет. Установился новый режим наблюдения: повсюду появились контрольно-пропускные пункты, полицейские посты и вооруженные патрули (состоящие в основном из ханьских войск). Со временем присутствие государства в сфере безопасности стало повсеместным. Через год после беспорядков в провинции установили 40 000 камер наблюдения высокой четкости с антивандальными защитными корпусами{434}. Кроме того, государство сосредоточило усилия на контроле за исламскими религиозными практиками и любыми проявлениями вероисповедания. Власти начали следить за тем, кто и с какой целью посещает мечеть, устраивали обыски частных домов в поисках запрещенной исламской литературы, запретили женщинам носить паранджу и следили за длиной бороды у мужчин. Любое проявление исламской веры или попытка соблюдения мусульманских обрядов квалифицировались как экстремизм.

С 2009 года в провинции на протяжении нескольких лет фиксировались эпизоды насилия. Некоторые из них, как события в Урумчи, были протестами, которые переросли в насильственные конфликты после вмешательства полиции, или этническими беспорядками, в которых уйгуры противостояли ханьским поселенцам; другие включали в себя нападения на полицейские участки или правительственные здания. В августе 2010 года двое нападавших бросили бомбы в толпу полицейских, убив семь человек. В июле 2011 года демонстранты напали на полицейский участок в Хотане, в результате чего полиция автоматным огнем уничтожила четырнадцать «участников беспорядков». В июле 2014 года акция протеста в Яркенде против ограничений на соблюдение Рамадана закончилась бойней: полиция открыла огонь по протестующим. По неофициальным данным, в ходе последовавших беспорядков погибли двадцать участников демонстрации и тринадцать полицейских. (Официальное информационное агентство «Синьхуа» сообщило только, что «убиты и ранены десятки мирных жителей-уйгуров и ханьцев»{435}.) Другие нападения совершались на уйгуров, которые работали на китайское государство. Джума Тайир, имам знаменитой мечети Хейитга (Идга) в Кашгаре, был ярым сторонником официальной политики. Через несколько дней после событий в Яркенде его зарезали{436}. Еще через год в Турфане зарезали другого имама. Другие нападения, по-видимому, были заимствованы из репертуара международного терроризма и нацелены на случайных гражданских лиц. В 2011 году двое мужчин въехали на угнанном грузовике в толпу пешеходов в Кашгаре. Мужчины выпрыгнули из грузовика и нанесли смертельные ножевые ранения шестерым людям. На следующий день вооруженные преступники напали на китайский ресторан и убили там несколько человек{437}. В апреле 2014 года, когда председатель КНР Си Цзиньпин находился с визитом в Синьцзяне, три человека устроили ножевую атаку на железнодорожной станции Урумчи – трое погибших. Еще через месяц пятеро преступников на двух внедорожниках, использовав взрывчатку, убили 43 человека на рыночной улице Урумчи. Инциденты происходили и за пределами Синьцзяна. В октябре 2013 года уйгурский мужчина въехал на внедорожнике в толпу на площади Тяньаньмэнь, убив двух туристов, после чего внедорожник загорелся. В марте 2014 года восемь уйгуров, вооруженных ножами, убили 31 человека на железнодорожной станции в Куньмине на юго-западе Китая. Некоторые из этих нападений действительно были террористическими – то есть они были преднамеренными, нацеленными на случайных гражданских лиц и совершались для того, чтобы посеять страх среди населения, – однако большинство из них были актами насилия, направленными против государства в целом или госчиновников. Они не координировались из-за рубежа, не были частью некоего более обширного плана и не были вызваны религиозным экстремизмом.

Рис. 25.2. «Крысы на улице» Аблета Мусы, победившего в конкурсе живописи на тему борьбы с экстремизмом в Синьцзяне, организованном Министерством культуры КНР в 2014 году. Эта картина – прямой ответ на задание Си Цзиньпина «сделать так, чтобы террористы выглядели крысами, снующими по улице, а все кричали: "Бей их!"». Здесь поставленную задачу выполняют уйгуры в национальных костюмах. Картина наглядно демонстрирует расчеловечивание врага, скрывающееся за риторикой борьбы с терроризмом.

Впервые опубликовано на Tian Shan Wang, цифровой новостной платформе Синьцзяна

Китайское государство отреагировало на насилие 2009–2014 годов ударом железного кулака. Масштабы и интенсивность этих мер с годами росли, и в 2014 году борьба обрела форму государственной программы под названием «Решительный удар по терроризму». Объявляя о начале программы, Си призвал китайскую общественность построить «стену из бронзы и стали» для защиты от терроризма и «сделать так, чтобы террористы выглядели крысами, снующими по улице, а все кричали: "Бей их!"»{438} В неофициальной обстановке он выразился еще крепче. «Мы должны быть столь же безжалостны, как они, – заявил он в речи перед сотрудниками службы безопасности в Урумчи сразу после нападения на железнодорожную станцию, – и не проявлять ни малейшего милосердия»{439}. Несколько месяцев спустя Чжан Чуньсянь, секретарь Синьцзянского бюро КПК, начал «Народную войну с терроризмом». В ней риторика глобальной войны с терроризмом любопытно сочеталась с предвыборной политикой в маоистском стиле, которую Си снова стал внедрять по всему Китаю спустя несколько десятилетий рутинного бюрократического правления. «Народная война» включала в себя художественные конкурсы, где крестьяне и художники из народа создавали плакаты и фрески, изображающие ужасы экстремизма{440}. В ней приняли участие несколько уйгурских крестьян-художников, которые создали ряд ярких образов (рис. 25.2). Однако, даже притом что общественность призвали помочь в борьбе с терроризмом, основная ответственность за эту борьбу все равно лежала на государстве, которое теперь могло вкладывать в нее огромные ресурсы – человеческие, финансовые и технические, – а определения терроризма и экстремизма расширить до такой степени, что большинство уйгуров, похоже, превратились в мишени борьбы, а не партнеров государства в ее осуществлении.

К 2014 году Китай уже сильно отличался от того, каким он был во время бойни на площади Тяньаньмэнь. Взрывной экономический рост за прошедшую четверть века превратил его в мировую державу и побудил правительство к новым устремлениям. В конце 2012 года Си Цзиньпин, которого тогда недавно назначили генеральным секретарем КПК, начал говорить о «китайской мечте». Еще через год

1 ... 106 107 108 109 110 111 112 113 114 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий