гражданами Китая. В этом гулаге исчезли и уйгурские женщины, вышедшие замуж за граждан Пакистана{451}. Большинство из них проходили по обвинению в «сильных религиозных взглядах» и «неполиткорректных» идеях. К принудительному перевоспитанию может привести наличие любой религиозной литературы, несанкционированных приложений или религиозных материалов на мобильном телефоне, выражение подозрительных или непатриотических мнений, ношение одежды, считающейся слишком исламской, или неправильной бороды, отказ от употребления алкоголя или соблюдение исламских пищевых ограничений. Программа борьбы с экстремизмом особенно нацелена на интеллектуальную и политическую элиту. Арест Тохти в 2014 году стал предвестником гораздо более масштабной чистки уйгурской интеллигенции, начавшейся в 2017 году. Под арестом оказались писатель и поэт Абдукадир Джалалидин, антрополог Рахиле Давут, поэты Перхат Турсун и Чимангуль Авут, давний глава Кашгарского издательства Маметжан Аблиз Борияр и многие другие, и с тех пор о них ничего не известно. Ташполат Тейип, президент Синьцзянского университета, исчез, когда готовился к поездке в Германию для участия в конференции. Позднее его приговорили к смертной казни, однако на момент написания этой книги приговор был отсрочен. Кроме того, в гулаге исчезли профессиональный футболист Эрфан Хазим, поп-звезда Аблажан Аюп, популярный комик Адиль Миджит, мастер игры на дутаре Абдурахим Хейит и знаменитая певица и музыковед Санубар Турсун{452}.

Показания тех немногих, кому удалось освободиться из-под стражи и выехать из Китая, а также несколько «слитых» в сеть документов дают нам некоторое представление о том, что происходит в этих лагерях. В лучшем случае там занимаются принудительным ежедневным обучением китайскому языку и интенсивной политической идеологической индоктринацией, где заключенные поют песни во славу Китая и КПК и благодарят председателя Си за хлеб насущный. Судя по всему, лагеря переполнены, а наказания – от одиночного заключения до сексуального насилия и пыток – происходят там постоянно{453}. Лечение больного разума, по всей видимости, требует и телесного наказания.

Уйгурское общество, конечно, неоднородно. Городской средний класс – это не то же самое, что сельское большинство. Значительное число людей из первой группы получают всё образование на китайском языке, а не на уйгурском, и есть секуляризованные и неверующие слои населения, которые меньше других заинтересованы в исламских ритуалах. У многих интеллектуалов напряженные отношения с исламом и исламскими элитами. Аппак Ходжа, суфийский шейх, который обратился к пятому Далай-ламе за помощью в восстановлении власти в Алтышаре, может, у обычных уйгуров и считается святым человеком, однако интеллектуалы неизменно видят в нем злодея, который ради личной выгоды пустил в свои земли иностранных завоевателей{454}. Многие секуляризованные уйгуры недовольны новым благочестием, возникшим в 1990-х годах. Есть партийные и государственные кадры и такие люди, как Аблет Муса, создавший плакат, показанный на рисунке 25.2, которые не испытывают симпатии к растущей исламизации уйгурского общества и, вероятно, даже поддерживали антиисламскую программу. Впрочем, агрессия государства настолько повсеместна, что оно даже не особо заинтересовано в расколе уйгурского общества или создании для этого какой-либо платформы. Кампания направлена на наиболее ассимилированную уйгурскую элиту – тех, кто не соблюдает религиозные обряды, свободно говорит по-китайски и представляет собой образцовых граждан нового Китая, – а также на тех, кто предположительно поражен язвой религиозного экстремизма. Наказывают кадры всех уровней. В 2017 году Джалиль Матнияз, глава деревенской партийной ячейки в округе Хотан, подвергся публичному унижению, а также был понижен в должности за то, что не курил в присутствии старейшин (воздержание от курения в этом контексте является основным пунктом уйгурского этикета). Сам этот признак соблюдения этикета сочли признаком недостаточной «приверженности секуляризации»{455}. Халмурата Гопура, президента Департамента инспекции и надзора Управления по контролю за продуктами и лекарствами Синьцзяна и бывшего президента больницы Синьцзянского медицинского университета в Урумчи, приговорили к смертной казни с отсрочкой на два года за проявление «сепаратистских тенденций» и «заговор с целью создания мусульманского халифата» в Синьцзяне к 2030 году{456}. Галип Гурбан, заместитель главы Промежуточного народного суда в Урумчи, пожаловался центральным властям на массовые аресты в Синьцзяне. Его тоже арестовали – за двуличие{457}. Лидеры прошлого тоже не стали исключением. Над Сайфутдином Азизи, великим человеком, пережившим первые десятилетия правления КПК, сейчас нависла тень, а его книги изъяты из библиотек (а имя Сайфутдин запрещено китайскими властями за то, что оно слишком исламское){458}. Еще актуальнее случай Нура Бакри, председателя правительства Синьцзяна с 2008 по 2014 год (находясь на службе, он осудил беспорядки в Урумчи в 2009 году) и директора Национальной энергетической администрации в Пекине в 2014–2018 годах, которого в сентябре 2018 года арестовали за взяточничество, исключили из партии, а еще через год приговорили к пожизненному заключению. Тот факт, что государство преследует даже прогосударственных уйгурских чиновников, явно смягчает внутренние разногласия в уйгурском обществе.

Чтобы стать по-настоящему патриотичными гражданами, уйгурам нужно говорить на «национальном языке» (как теперь называют китайский), перенять китайскую культуру питания, породниться с ханьцами и отказаться от своих традиционных кодексов чести и уважения. Во многих регионах чиновники разослали циркуляры, требующие от уйгуров вести все общественные взаимодействия на национальном языке, избегать уйгурского приветствия ассаламу алейкум (глубоко укоренившейся в языковом сознании арабской фразы) и использовать вместо этого китайское ни хао, а также не молиться в общественных местах. На встрече в Кашгарском университете в октябре 2018 года студентов призвали «целенаправленно исключить экстремизм из употребления пищи», то есть употреблять в пищу свинину{459}. Государство готово помочь уйгурам в достижении этих целей. В 2014 году оно начало отправлять ханьских государственных чиновников и членов партии в уйгурские дома «с намерением укрепить этническое единство в регионе». Программа называется «Стать семьей», и в ней ханьские кадры выступают в роли старших братьев и сестер в принимающих семьях. В 2017 году программа расширилась, и уже миллион таких «родственников» вселился в дома казахов и уйгуров по всему Синьцзяну. Эти «родственники» проводят в семье целую неделю, в течение которой едят за общим столом, смотрят телевизор, говорят по-китайски, поют патриотические песни… и наблюдают. Употребляют ли их «младшие братья и сестры» свинину и алкоголь? Есть ли у них в доме религиозные книги или предметы? Носят ли женщины покрывала и длинные платья? Не слишком ли длинные у мужчин бороды? Бывает, что «родственники» расспрашивают детей о поведении старших. Можно только представить, насколько разрушительными могут быть такие подселения – не говоря уже о слежке, – поскольку они противоречат уйгурским представлениям о гендерном равенстве и подрывают авторитет родителей в семье{460}. Детей интернированных в лагеря перевоспитания могут отправить в «центры защиты обездоленных детей» (по сути, детские дома), разлучив их с семьей и вовлекая в патриотическое образование исключительно на китайском языке{461}. Они вырастут без какой бы то ни было связи со своей семьей, языком и религией.

Мечети в Синьцзяне давно контролируются, и законом уже запрещено входить туда несовершеннолетним. После 2009 года власти стали ограничивать пост во время рамадана, запретив соблюдать его членам партии, государственным служащим, студентам и несовершеннолетним. Рестораны вынуждали работать в дневное время, а школьников в течение месяца удерживали в школе, чтобы они не постились. В 2016 году государство усилило давление с помощью архитектурной корректировки мечетей, которая началась с проверок мечетей на предмет их прочности. Тысячи мечетей признали небезопасными и снесли. В их число попали некоторые из самых больших и исторически важных мечетей в регионе: мечеть Хейитга XIII века в Керии, одна из крупнейших в Восточном Туркестане, Большая мечеть XVII века в Каргилике и мечеть Ресте XVIII века в Аксу – их все разрушили{462}.

Многие другие мечети закрыли и переоборудовали под какие-то другие нужды, открыв в них художественные галереи или, в одном случае, в новом «Старом городе» Кашгара, – бар (под названием «Мечта Кашгара»){463}. Избежавшие закрытия мечети обязаны вывесить китайский флаг, удалить со стен исламские надписи и заменить их на большие красные растяжки с партийными лозунгами. По утрам в понедельник в мечетях проводится церемония поднятия флага в сопровождении государственного гимна Китая и патриотической песни под названием «Без Коммунистической партии нет нового Китая»{464}. Помимо сноса мечетей, по всей провинции разрушили десятки мусульманских кладбищ. Крупное кладбище в Хотане снесли бульдозером, а на его месте построили автостоянку. Еще одно кладбище в Аксу, где похоронен Лутфулла Муталлип, культовый поэт-модернист, превратили в «Парк счастья» с детскими аттракционами, искусственным озером и гигантскими статуями панд{465}. В июне 2020 года снесли

1 ... 108 109 110 111 112 113 114 115 116 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий