отвечал Сергий, – согласен с тем, как об этом записано в проекте. Именно: «Совершенно не погрешая против нашей веры и церкви, можем быть в гражданском отношении вполне лояльными к советской власти и, не держа камня за пазухой, работать в СССР на общее благо».
– Думаю, что это положение – ключевое, и нам надо как можно точнее и полнее его прописать, – сказал митрополит Тихон. – Но было бы желательно сразу после этого и свои предложения высказать.
– Нам нужно, – вставил митрополит Сергий, – прописать мысль о необходимости для нас Церковного собора, ибо без его решений церковного благоустроения нет.
– Да не дадут они Собора провести, – как-то горько и с ноткой безнадежности произнес митрополит Петр.
– Надо настаивать, – убеждал Сергий, – объяснять, что без него нельзя уврачевать расколы – обновленческий, самосвятский, пензенский – внутри страны и за ее пределами – в Грузии, Румынии, Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии.
– Я бы тоже поддержал, – вступил в обсуждение патриарх Тихон, – тем более вот у нас же написано: «Принцип свободы совести, провозглашенный Конституцией РСФСР, обеспечивает всякому религиозному обществу право и возможность жить и вести свои религиозные дела согласно требованиям своей веры, насколько это не нарушает общественного порядка и прав других граждан.
– Да, да, – вставил слово Петр, – если разрешались съезды сектантам, магометанам, обновленцам, то и мы на то имеем право, но сомнения гложут меня.
Повернувшись в сторону Сергия (Страгородского), патриарх спросил: «Владыка, а как Ваши успехи в деле подготовки записки о Соборе, которую от нас ждут власти? Она и должна, как Вы говорите, и объяснять, и убеждать».
– Завершаю… Днями готов представить.
– Кстати, раз речь зашла о Соборе, – добавил митрополит Тихон, – согласитесь, что не возражали бы мы, если на Соборе будут присутствовать «агенты правительства», пусть видят и слышат, о чем говорим, что обсуждаем.
– Дамы не возражаем, – проговорил патриарх. Пусть приходят и сидят, внимают. Давайте вставим и в записку о Соборе, и в Декларацию это положение.
Подводя итог состоявшемуся обсуждению, патриарх Тихон заключил: «Основная мысль наша должна быть простой: Церковь приемлет земное Отечество и живет в нем, служа своей пастве; осуждает всякую неблагонамеренность церковных общин внутри страны и политиканство внешних, тех пастырей и архипастырей, которые в силу различных причин оказались за пределами Родины… Да, мы осуждаем Карловацкий собор и хотели бы, чтобы власть относилась к нам с доверием и предоставила свободу в рамках действующей конституции».
По окончании совещания патриарх поручил митрополитам Петру и Тихону, как постоянно жившим в Москве, вести все дальнейшие необходимые переговоры и обсуждать принятый проект текста Послания с подлежащими властными структурами.
Параллельно, в сентябре же, патриарх обращается в Моссовет с просьбой о регистрации «церковно-канонической православной иерархической организации». В числе основных направлений деятельности новой церковной организации перечислялось: руководство пастырями и верующими, добровольно признающими эту религиозную организацию; рукоположение в священно- и церковнослужители избираемых группами и общинами верующих кандидатов; разрешение дел о духовных наградах, о снятии священного сана и о церковных браках; снабжение храмов предметами культа и богослужебными книгами; устроение религиозно-нравственных, церковно-исторических и религиозно-философских собеседований, чтений, духовных и богословских курсов, читален и библиотек; проведение совещаний и съездов для обсуждения религиозных дел и вопросов[426].
Патриарх специально оговаривал, что деятельность этой «организации» основывается на соблюдении декрета об отделении церкви от государства и других нормативных актов, регулирующих положение религиозных организаций. И хотя спустя время ответ был отрицательный, но и он помогал набраться опыта и разобраться в советских юридическо-бюрократических хитросплетениях и нащупать возможности правового разрешения церковных проблем.
Стремление и первые шаги патриарха к легализации совпали с реорганизацией органов, ранее осуществлявших государственную церковную политику. Летом 1924 г. был упразднен «ликвидационный» отдел в Наркомате юстиции. Определенно можно говорить, что сделано это было в угоду ОГПУ, который не безосновательно воспринимал отдел в качестве «строптивого соперника», ибо нередко его позиция в религиозном вопросе шла вразрез с позицией спецорганов. Теперь обязанность разработки и проведения «религиозной политики» государства возложена была на Секретариат по делам культов при председателе ВЦИК [427]. Этот орган не имел достаточных властных полномочий, но его деятельность, поддерживаемая А.И. Рыковым, М.И. Калининым, П.Г. Смидовичем и П.А. Красиковым, вселяла некоторые надежды, что можно противостоять административному натиску на религию.
Однако, вопреки внешним переменам, практическая церковная политика государства по-прежнему целиком и полностью определялась в кабинетах Лубянки. А там «по старинке» плели хитроумные комбинации и в отношении патриарха, и в отношении его ближайших помощников, которых регулярно, с мрачной периодичностью, отправляли в ссылки, тюрьмы, административные высылки, оставляя порой между отсидками на свободе несколько дней. Патриарх прекрасно был осведомлен о всесильности этого ведомства в церковных вопросах. Примеров тому было множество, но один был особенно показателен. Уже на следующий день после встречи Тихона с Рыковым сопровождавшие патриарха митрополиты Петр (Полянский) и Серафим (Александров) были подвергнуты административной высылке из Москвы. Патриарх вступился за них, обращался к Рыкову[428]. Но даже тому с трудом и далеко не сразу удалось отменить несправедливые решения.
В 1924–1925 гг. патриарх Тихон ведет интенсивную переписку по вопросам бытия Православной церкви с такими силовыми ведомствами, как НКВД, ОГПУ и Наркомюст [429]. К слову, в противовес встречаемому в церковно-исторической литературе утверждению о якобы не признаваемой Тихоном de jure советской власти, зададимся вопросом: как можно обращаться в государственные ведомства (в том числе и лично встречаясь с руководителями государства) для разрешения правовых и организационных вопросов, которые только и может разрешить государство, не признавая его de jure? Безусловно, все это никак не отвечает истинной позиции патриарха и не может всерьез восприниматься. Патриарх давным-давно признавал советскую власть и de fakto, и de jure.
Патриарх в известных нам обращениях касался двух ключевых проблем:
• освобождение арестованных и сосланных епископов;
• организация и деятельность Высшего церковного управления и епархиальных управлений на местах.
При этом патриарх убеждал власти, что епископы «будут работать в контакте с государственной властью и в согласии с действующими законами СССР», что по регистрации Священного синода «будет издана декларация[430] об отношении Церкви и ее служителей к Советской власти, которая станет своеобразной «инструкцией» для епископов на местах[431].
В середине марта 1924 г. от Тучкова поступило предложение включить в состав формируемого патриаршего управления лиц, которым «советская власть полностью доверяет». По его словам, это обеспечит возможность легализации и Синода, и Высшего церковного совета. Понятно, что это не его личная инициатива. В течение февраля – марта 1924 г. этот план выдвигает и осуществляет АРК, считая его политически выгодным.
