помощники Рыкова подобрали ему информацию о Тихоне, «делах» его в прошлом и настоящем. Принесли бумаги и люди из ГПУ. Посмотрел и собственные записи предсовнаркома, ведь ему непосредственно приходилось заниматься и борьбой с голодом, и судебным делом патриарха. По-человечески Рыкову было интересно потолковать с таким, как ему сразу показалось, «милым стариком». Но, будучи опытным и расчетливым политиком, он не должен был поддаваться эмоциям, тем более что и обстановка в партийно-государственном аппарате не располагала к этому. Слишком много было тех, кто не одобрял, как они выражались, «либеральной затеи» переговоров; тех, кто по-прежнему видел в «церковниках» и «поповщине» контрреволюционеров. Не было для Рыкова тайной и то, что каждое произнесенное им слово, каждая фраза будут донесены, превратно истолкованы и цинично использованы тем, кто уже разворачивал борьбу за наследство вождя в коридорах Кремля.
Основные жалобы патриарха сводились к тому, что Патриаршей церкви, ее высшим и епархиальным органам власти на местах отказывают в регистрации; чинят препятствия деятельности общин, не разрешают верующим переходить вместе с храмами в Патриаршую церковь, облагают непомерными налогами духовенство, не дают собрать съезд, кое-где грозят архиереям и духовенству арестами за борьбу с обновленчеством, в административном порядке высылают в места отдаленные и пустынные. В подтверждение сказанному, патриарх оставил заявление.
По завершении встречи председатель Совнаркома проводил необычного посетителя до двери своего кабинета и обменялся с ним на прощание теплым, почти дружеским рукопожатием. Возвратившись к своему рабочему столу, он придвинул к себе оставленные Тихоном документы, полистал, вчитался в некоторые фразы. Его не надо было убеждать, что все в них написанное – правда. Да и все, что было рассказано патриархом, вряд ли можно было поставить под сомнение. Из поступающих по советской линии материалов видно было, что власти в центре и на местах все еще во многом живут по высказанной два года назад Троцким формуле: содействовать расколу в Русской церкви и поддерживать возможно дольше противостояние образовавшихся церковных направлений по принципу «все против всех».
А из получаемых Рыковым как членом Политбюро документов партийных органов было заметно, что партийцев пугала наметившаяся вслед за отказом от политики «военного коммунизма» тенденция к «религиозному оживлению», росту числа религиозных объединений. Ощущалось вызревание в партийноруководящих кадрах желания объявить религии новую войну, устроить новый «антицерковный поход». Рыков был против такой политики, и вплоть до своей отставки будет бороться с ней. Сейчас же для него было ясно, что время увлечения обновленцами должно пройти, завершиться как можно быстрее, и отношение государства к обеим ветвям русского православия должно быть одинаково ровным и опираться на право, а не на конъюнктурно-идеологические ожидания и идеи.
Председатель СНК СССР и РСФСР А.И. Рыков. 1920-е
[РГАСПИ]
Чтобы придать официальный ход обращению патриарха, Рыков поручил заняться им наркому юстиции Д.И. Курскому[423]. Тот, спустя некоторое время, в письме Рыкову высказался в том плане, что после официального прекращения «дела» патриарха Тихона, каких-либо препятствий к легализации Патриаршей церкви нет.
Казалось, что время противостояния церкви и власти заканчивается и что еще чуть-чуть – и ему на смену придет «мирное время». Обнадеживал сам факт, что впервые с времен Гражданской войны за «тихоновской» церковью было признано право на законное существование. Практически это означало, что верующие патриаршей ориентации, согласно декрету об обществах и союзах, могли подать заявление о разрешении проведения съезда, на котором могли быть избраны органы церковного управления, которые в дальнейшем регистрировались органами НКВД, т. е. получали официальный правовой статус. Общим требованием для всех обществ и союзов при их регистрации была обязательность подачи заявления (декларации) об отношении к государственному и общественному устройству СССР, с признанием своей лояльности к существующей власти.
Вся эта информация была доведена до патриарха. В конце мая 1924 г. на первом же заседании патриаршего Синода, пока еще не зарегистрированного властями, единогласно решено было приступить к составлению требуемых для регистрации документов и прежде всего к разработке Декларации, т. е. послания патриарха Тихона ко всей церкви.
Расширение контактов патриарха с властью за пределами отдела ГПУ вселяло уверенность, что к письмам и обращениям верующих с большим вниманием будут относиться и другие советские органы в центре и на местах. Патриарх, принимая делегации верующих, настойчиво советует им «идти во власть», особенно по спорным вопросам с обновленцами о пользовании храмами. А таких делегаций становилось заметно больше.
Вот и в середине июня 1924 г. в Донской пришла делегация из Астрахани, приехавшая в столицу, чтобы подать жалобу во ВЦИК на действия обновленцев. От правящего архиерея – архиепископа Астраханского Фаддея (Успенского) им был дан наказ: обязательно предварительно получить благословение патриарха. Делегаты пришли в Донской к самому началу поздней литургии, был вторник на неделе перед Троицей. Служба совершалась в Большом соборе. Приложившись к кресту, делегаты отправились в патриаршие покои в настоятельский корпус. Дверь была открыта, они вошли внутрь и по короткой лестнице поднялись в небольшую комнату-приемную. Здесь стояла тишина, на скамейках сидело несколько человек, почти все из духовных; за маленьким столиком у окна сидел монах. Он подошел к делегации и каким-то таинственным шепотом спросил, кто они и что им нужно. Один из делегатов достал из папки запечатанный сургучной печатью конверт и, не говоря ни слова, вручил монаху. Тот молча прочитал надпись на конверте, и, повернувшись, ушел в другую комнату. Долго он не возвращался, а вернувшись, спросил кто из пришедших Кузнецов[424], а затем подошел к нему вплотную и прошептал, что Его Святейшество примет через час всю делегацию в таком порядке: сначала пройдете вы один, а после будут приглашены и остальные.
Ровно в назначенное время верующие вернулись в Патриаршую приемную. Тотчас же Кузнецов был подхвачен дежурным монахом, который буквально втолкнул его в патриарший кабинет. Дверь захлопнулась, и он оказался перед сидящим в кресле патриархом Тихоном. Тот, заметив смущение посетителя, проговорил немного хрипловатым баритоном: «Ничего, ничего, идите вот сюда».
Кузнецов подошел к креслу патриарха. Тот встал, преподал благословение и, указав рукою на кресло, спросил: «Это вы от Астраханского архиепископа Фаддея? Владыка пишет мне о вас, просит оказать содействие. Какой же вы молодой! Вы не боитесь принимать на себя такие поручения?»
– Сообразуюсь больше с интересами Церкви, чем с личными.
Патриарх улыбнулся, а вслух сказал: «Ну что же, храни вас Господь!» Затем спросил, кому и на что именно мы
