протоиерея, а потом, по истечении некоторого времени, Святейший сам от себя мог бы даровать ему этот титул…
– Нет, нет, – вновь подал голос Красницкий. – Я должен быть принят в Патриаршую церковь в сущем сане «Протопресвитера всея России», а не так, чтобы ждать «потом». И что с моей должностью?
Виноградов мужественно нес ношу сопротивления натиску Красницкого: «Назначать на пост заместителя председателя Высшего церковного совета, т. е. фактически руководителем этого органа, “вождя обновленцев”, игнорируя включенных в этот орган членов, бывших верными патриарху в годину смут и лишений – недопустимо».
Хорошо понимая, что устами Красницкого говорит сам Тучков, и не желая слишком обострять его явное недовольство отрицательной позицией о. Виноградова, патриарх и остальные члены Синода сохраняли безмолвие. Но и это безмолвие не понравилось Тучкову, и он, прервав рассуждения о. Виноградова, обратился к членам Синода с репликой: «Я все слышу рассуждения Виноградова, но я хотел бы знать мнение прочих присутствующих».
«Присутствующие» ответили немногословно и в том смысле, что неожиданные требования Красницкого и прозвучавшие серьезные возражения против них требуют нового обсуждения в закрытом заседании Синода. Тучков попытался было настаивать на немедленном решении. Но у «профессоров», как оказалось, в запасе был еще один «ход». Виноградов заявил об отказе иметь что-либо общее с Красницким, и с разрешения патриарха оставил тотчас же заседание. Разрушилась предполагавшаяся конструкция Высшего церковного совета. Теперь и самому Тучкову понятно было, что дело следует отложить.
После заседания ни у кого в патриаршем окружении не осталось ни малейшего сомнения, что Красницкий ни о каком «покаянии» и не думает, а плетет какую-то интригу против Патриаршей церкви при попустительстве Тучкова. Решено было переговоры прекратить. 28 июня патриарх в письме Тучкову сообщил: «почитаю благовременным прекратить всякие переговоры о примирении с о. Красницким и подписи на журнале от 21 мая 1924 г. об организации при мне Высшего церковного управления считаю недействительными – аннулированными»[436].
В конце ноября 1924 г. Тучков через митрополита Петра (Полянского) предложил вернуться к вопросу об Архиерейском совещании со следующей повесткой: об организации церковного управления, о порядке архиерейской службы в Москве, имея в виду, что скопившиеся в Москве архиереи не могут выехать на место служения, о Путяте. По предварительной договоренности с Тучковым в Синод должны были войти митрополиты Сергий (Страгородский), Петр (Полянский), Тихон (Оболенский), Серафим (Александров); архиепископ Борис (Рукин), епископ Прокопий (Титов). В состав ВЦС должны были войти клирики Москвы. По мнению Тучкова, Совещание должно было рассмотреть и другие вопросы: декларация о лояльности; переход на новый стиль; декларация о соборе, т. е. программа будущего Поместного собора; суд над заграничными иерархами; формула поминовения патриарха за богослужениями. Патриарх выразил согласие, но с одним непременным условием: участвовать должны все наличные архиереи, проживающие в Москве и Московской губернии; по подсчету патриарха – около 40 человек. К началу декабря стало ясно, что желания сторон не совпадают, и Совещание не состоялось.
Активное стремление патриарха, поддерживаемое и епископами, нормализовать отношения с государством и тем обеспечить благоприятные условия деятельности церкви, наталкивались на определенные препятствия. К ним можно, прежде всего, отнести сохранявшееся и во властных структурах, и в правоохранительных органах предубеждение относительно «тихоновщины». В ней все еще виделась «контрреволюция» и «антисоветская деятельность», потому наиболее действенным способом воздействия на нее продолжали считать административное давление и репрессии.
Да и обновленцы продолжали свою линию натравливания власти на тихоновцев. Они стремились отстоять за собой право быть единственной признанной Православной церковью в СССР.
В одном из писем обновленческого Синода от октября 1924 г. в адрес М.И. Калинина констатировалось, что «с политической пропагандой тихоновцев нам бороться трудно, ибо наши религиозные мотивы для контрреволюционеров ничего не стоят. Здесь одна лишь государственная власть может с корнем вырвать политическую заразу. Мы уверены, что при ликвидации тихоновской головки постепенно места успокоятся. И легче Синоду будет выровнять работу во всероссийском масштабе. При существовании же тихоновского центра работа Синода не может быть так плодотворна, как это ему бы хотелось во имя церковных и чисто государственных интересов».
Обновленцы продолжали настаивать на том, что Тихон не патриарх, а «лишенный священства и монашества мирянин Василий Беллавин», которого необходимо сослать в один из отдаленных монастырей. «С точки зрения церковной, он является тяжким преступником, нарушающим мир церковный, но, – указывали они, – и с точки зрения государственной Тихон является специально-вредным, ибо тихоновщина есть зло церковное, поскольку она несет разделение церкви, она и зло государственное, т. к. около Тихона объединяются все контрреволюционные силы страны от монархистов до меньшевиков»[437].
Обновленцы рассчитывали найти себе поддержку и за пределами СССР. Укрепить свое положение в православном мире они надеялись посредством направления в Иерусалим обновленческой делегации для участия во Вселенском соборе, намечавшемся на 1925 г. [438] Готовясь нему, в июне 1924 г. обновленцы собрали в Москве «великое предсоборное совещание». Здесь они вырабатывали позиции и по отношению к Патриаршей церкви, и непосредственно к патриарху Тихону. В резолюциях подчеркивалась обоснованность отстранения Тихона от власти и в связи с возникшими после революции «церковными настроениями», и в связи с его нелояльной, «контрреволюционной» позицией в отношении властей.
Обновленцы в СССР и Константинопольская церковь в вопросе о патриархе Тихоне действовали тандемом. 6 июня 1924 г. патриарх Тихон получил письмо от представителя Вселенского (Константинопольского) патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками из протоколов заседаний Священного синода Константинопольской церкви. Из них следовало, что патриарх Григорий VII (Зервудакис) решил послать в Москву особую миссию для обследования ситуации в Российской православной церкви и до окончания ее работы предлагал патриарху Тихону удалиться от управления церковью и к тому же упразднить патриаршество, препятствующее, как он считал, восстановлению мира и единения в церкви. Естественно, патриарх Тихон отвел все предложения Константинопольского патриарха как неканоничные и не соответствующие традициям Православных церквей, а также указал, что обновленцы суть «схизматики», запрещенные в священнослужении и объявленные находящимися вне общения с Православной церковью, и не имеющие какой-либо серьезной поддержки в церковном мире.
После обмена посланиями патриарх Григорий VII прервал общение с патриархом Тихоном и впредь сносился с евдокимовским синодом как с якобы законным органом управления Российской церковью. Его примеру последовали, не без колебаний и давления со стороны, и другие Восточные патриархи.
В декабре 1924 г. на патриарха обрушилось еще одно тяжелое личное несчастье: был убит самый близкий ему человек – келейник Яков Анисимович Полозов[439].
10 декабря 1924 г. жене Якова Полозова, Наталии Васильевне, должно было исполниться 25 лет. Дату хотели отметить в «семейном кругу». Накануне, вечером 9 декабря, в комнате на первом этаже Наталья и кухарка
