Читем онлайн История ислама. Т. 3, 4. С основания до новейших времен - Август Мюллер
с другой стороны, против Наварры, Абдулле не пришлось дожить до их окончательного покорения. Но, между тем как он здесь до некоторой степени достиг своей ближайшей цели, со всех сторон, непосредственно вокруг него вновь пробудившееся честолюбие или, пожалуй, чувство чести арабской аристократии перешло в открытое восстание. События, о которых идет здесь речь, одновременно происходят там, где была сосредоточена вся сила двух старых партий – кайситов и йеменцев: в провинциях Эльвира – Хаэн и в Севилье. Конечно, они жили здесь не одни, а вместе с ренегатами, реже с берберами, но нигде они не достигали такой численности, как в названных округах, которые, впрочем, нам уже из предыдущего известны как их главная квартира. Население самых городов, особенно Севильи и Эльвиры, состояло по большей части из ренегатов, и арабы, в качестве владельцев, жили со своими клиентами и прочими принадлежащими к ним лицами вне городов в своих имениях и замках. Естественно, что отношения этих двух классов населения здесь, где арабы особенно высоко поднимали голову и обращались с испанцами высокомернее, чем где бы то ни было, были самые натянутые. Когда поэтому, вскоре после восшествия на престол Абдуллы, как кайситы у Эльвиры и Хаэна, так и йеменские племена бену-халдун и бену-хаджжадж у Севильи, по какому-то ничтожному поводу восстали против правительства, то война между ними и ренегатами была почти неизбежна. В Эльвире они десятки лет все ждали удобного случая, чтобы отомстить арабам, и в тот момент, когда последние, благодаря восстанию, лишились поддержки эмира, ренегаты, значительно превосходившие их по числу, напали на них, разбили их и отобрали у них укрепленный замок Монтехикар[400]. В Севилье дело произошло наоборот: здесь халдуны и хаджжаджи решили воспользоваться слабостью правительства, военная сила которого после Бобастро казалась жалкою, для того чтобы вволю пограбить в Севилье и в городе и во всей стране; но так как они все же чувствовали себя даже численностью слабее испанцев, они решились на невероятную гнусность, пригласив берберов из Мериды, отвратительно грубый и жадный народ, принять участие в травле ренегатов. Берберы только того и ждали; а скоро после них, как воронье на падаль, явился и Ибн Мерван со своими людьми из Бадахоса. Богатая долина Гвадалквивира подверглась страшному разграблению и опустошению, причем особенно отличались дикие толпы берберов, подвергавшие несчастных испанцев всем ужасам войны. Попытки правительства вмешаться в дело в нескольких местах всюду оканчивались весьма плачевно. На востоке арабы исправили свою оплошность при Монтехикаре. В лице кайсита Саувара, храброго воина, они нашли предводителя, которому удалось примирить всякие несогласия и обеспечить победу их знаменам; Монтехикар был взят приступом, и во многих местах произошли избиения испанцев, сопровождавшиеся страшным кровопролитием. В отчаянии преследуемые испанцы обратились за спасением к эмиру, обещая ему покорность навсегда; но и находившиеся в провинции кордовские войска, соединившиеся с эльвирскими ренегатами и пошедшие против Саувара, были также разбиты отважным героем. После этой победы и арабы из соседних округов Хаэна и Рейхи и даже из отдаленной Калатравы были готовы признать Саувара предводителем; поэтому он еще с большим ожесточением продолжал преследование своих врагов, и с трудом удалось Абдулле, к которому они снова обратились, умоляя о заступничестве, выговорить мир, который, при таких условиях, не обещал быть продолжительным. Но совершенное крушение потерпела его нетвердая и ненадежная политика в Севилье. И здесь испанцы были готовы стать на сторону правительства, если бы оно обеспечило им безопасность со стороны йеменцев и берберов; но эмир хотел, с одной стороны, обеспечить за собою этот важный город, а с другой – боялся непосредственного нападения со стороны хаджжаджей и халдунов и благодаря этому испортил свои отношения ко всем трем группам. Его расположение к горожанам озлобило арабов; чтобы умилостивить их, он велел самым подлым способом умертвить одного из лучших людей Севильи и этим оттолкнул от себя горожан, призвавших теперь на помощь в стены города кайситских арабов и другие берберские племена. Мухаммед, сын Абдуллы, посланный сюда для восстановления порядка, чуть было не погиб при всеобщем смятении; ему удалось только произвести в народе страшную резню при помощи войск, вовремя подоспевших, и больше ничего. Но едва он вернулся в Кордову, как в Севилье опять все пошло вверх дном: и кончилось тем, что берберы и йеменцы все-таки завладели городом, а испанцы, то есть большая часть народонаселения, были частью умерщвлены, частью обращены в поспешное бегство (276 = 889 г.). Город, еще недавно цветущий, был разорен надолго; наместник, посланный Абдуллой после этого разгрома, не мог ничего сделать и через несколько лет (278 = 891 г.) был убит йеменцами. И если они после этого продолжали простодушно уверять, что они верные слуги эмира, то это звучало горькой насмешкой.
Не успешнее были меры (если вообще можно употребить это слово), принятые Абдуллой против самого Омара ибн Хафсона. Правда, что Омейяд предпринял поход против Бобастро еще в тот же злосчастный 276 (889) г., во главе войска, которое он между тем опять успел собрать; но это была лишь ничего не значащая демонстрация; очень существенно между тем было занятие Омаром Осуны и Эсихи, благодаря чему он теперь был всего за шесть миль от столицы. Испуганный эмир предложил страшному противнику мир, утвердил его «наместником» подвластных ему областей, словом – сделал все, что от него можно было требовать, но ничто не помогло. Да если бы Омар и согласился, то продолжающееся всеобщее разложение мусульманской Испании не позволило бы ему добросовестно соблюсти договор, на который он в данную минуту согласился бы.
Представим себе положение дел. На севере в концу 276 (889) г. Арагон был разделен между враждовавшими бену-каситами и туджибидами, а пограничная с ней часть Новой Кастилии (Гвадалахара) находилась в руках последних; впрочем, и та и другая были независимы от эмира, как и республика Толедо, берберы в Эстремадуре и Алентехо, Ибн Мерван в Бадахосе. Севилья принадлежала йеменцам, вследствие этого Кордова была отрезана с юго-запада и этим облегчено образование мелких ренегатских государств в провинциях Бехи, Сильвос (Шильб, Альгарб)[401] и Шебле (Леола), которые, правда, не принимали участия в борьбе против эмира, но были совершенно изъяты из его влияния. От области севильских йеменцев родина Омара ибн Хафсона была отделена только несколькими незначительными арабскими или испанскими владениями; по соседству с Омаром, к северу и востоку – целый ряд дружественно к нему расположенных ренегатских вождей в значительной части округов Кордова, Эльвира и Хаэн и до Тодмира (Мурсия), с давних времен принадлежавшего почти только испанцам.
О Валенсии нам ничего не известно,