даже зимой. В моем классе учатся в основном девочки. С тщательно уложенными некрашеными волосами, часто прямыми. Вообще без косметики или с неброским макияжем. Девушки этого круга и так красивы, ухищрения им не нужны. Чем меньше, тем лучше. Кроме того, если ты слишком красива, это настораживает, поэтому никто не выставляет свои достоинства напоказ, ведь, в конце концов, не сверкать же, как сигнализация на угнанной машине. Мы выше этого.
На другой стороне улицы появляется группа молодых людей – студенты Школы изящных искусств. У них своя «униформа»: свитеры крупной вязки, мешковатые льняные штаны, поношенные Converse, выцветшие полотняные сумки-мешки и большие папки из зеленого картона для рисунков. Они тоже не такие, как я, но мне кажется, что я могла бы быть там вместе с ними.
Не отвлекаться. Я здесь не для этого. Я здесь, чтобы работать.
В классе я сажусь одна. Большинство уже знакомы между собой. Все друг друга оглядывают, наблюдают друг за другом.
Преподаватель начинает перекличку, и я сразу обращаю внимание на фамилии. Они очень отличаются от тех, которые я слышала в школе. Они звучат очень по-французски. Почти у трети учеников фамилии звучат как «де-что-то там» или хотя бы Аршамбо, Барон, Лепин… Сразу представляешь, как их предки владели землями, замками, титулами.
Даже мое имя звучит здесь необычно. Оно явно не из церковного календаря. И все же можно считать, что мне повезло: «Лили – еще куда ни шло», – говорят мне. У Пьера Перре[24] была такая песня. «Могло быть и хуже, – слышу я. – Присцилла или Синди, это так вульгарно!» Все равно что проколотые уши или татуировка. Обтягивающая одежда, мини-юбки и тени для век – вульгарно! И вообще цветное – вульгарно!
Я помалкиваю, смотрю и учусь. Steal with pride[25].
С первых же дней я чувствовала себя потерянной. Мы все так себя чувствовали, но я, как мне кажется, – особенно.
Перед началом занятия преподаватель английского спросил, кто уже бывал на языковой стажировке за границей. И сразу же тридцать три руки взмыли вверх. Только я и еще одна девушка сидели, держа руки на коленях и настороженно переглядываясь.
В перерыве я с любопытством, желая понять, что они знают, подхожу к небольшим группам. В одних обсуждают только чужую внешность, ссоры и сплетни. В других говорят о литературе, театре, картинных галереях, концертах и радиопередачах. И ничего из этого я не знаю.
На обед я иду вместе со всеми. Молча слушаю, запоминаю названия книг, о которых они говорят, фильмов, которые они только что посмотрели в кино.
Больше всего в Париже меня удивляет, что мои одноклассники все свое время проводят в кафе и ресторанах. Они заходят туда, не задумываясь, по любому поводу. Как к себе домой. Будто это бесплатно. Похоже, дороги в университетскую столовую они не знают.
Для меня это было в новинку, я не знала, что выбрать, тем более что обычный кофе я не люблю, а чай или капучино стоят втрое дороже. «Э-э-э, эспрессо, пожалуйста. Нет, больше ничего, спасибо».
Больше всего в Париже меня поражает, сколько тут попрошаек. В моем городе люди, возможно, не так богаты, но никто не спит на улице. Здесь же каждый раз, когда выходишь из булочной или супермаркета, к тебе тянут руки целые семьи. Я роюсь в карманах, но там пусто: я только что потратила все на сэндвич. А иногда это не семьи, а разочарованные во всем одиночки, и они даже руку уже не тянут. Человек просто сидит на своем маленьком матрасе, 80 на 100 сантиметров, прямо на тротуаре, и ждет, когда пройдет день. Когда пройдет жизнь. Больше он от нее ничего не ждет.
А над ним на стене бара мигает неоновая реклама: «Счастливый час».
Первую неделю занятий я возвращаюсь домой по вечерам взволнованной, растерянной, с постоянным чувством тревоги. Все это больше, чем просто поездка на электричке – это мое первое путешествие из одного социального слоя в другой.
Глава 16
Лили
Какой-то парень спрашивает меня, в каком лицее я училась раньше. Я отвечаю не задумываясь. Да и над чем здесь думать?
«А, так ты из пригорода?» Пауза. «А так и не скажешь…» – добавляет он, как будто это комплимент.
Социальные коды, определенные признаки – я изучила их и усвоила. Я даже выпрямила волосы. Одежда может создать иллюзию, но важнее ее сочетания. Мне еще многому предстоит научиться. Бежевый и серый, лен и шелк… Новая лексика.
Шелковый платочек на шее, тартановая подкладка тренча. Невидимые, незаметные детали, которые прямо говорят: «я такая же, «мы из одного мира», «у нас общие ценности». Лишняя полоска на моих кроссовках выглядела бы неуместно. Но здесь, кстати, таких кроссовок никто не носил.
Мы похожи, и все же наступает момент, когда Лили, как Золушке, которой нужно скрыться в полночь, приходится пораньше уходить с вечеринки, чтобы не опоздать на последнюю электричку.
«Почему ты не сказала?» – продолжает он.
Мне бы и в голову не пришло совершить межклассовый каминг-аут. Ведь это могло быть использовано против меня – чтобы обесценить меня, принизить мои заслуги. Снисходительность, жалость, ярлык изгоя – вот чем это было чревато. Зачем кому-то сообщать, откуда я? Чтобы найти оправдание своим недостаткам, своему незнанию каких-то вещей? Я что, должна была объявить: «Я из пригорода, я получаю стипендию, живу в многоэтажке, сюда приезжаю на электричке»? С какой стати?
«Но если у тебя стипендия… Ты же получаешь стипендию, да? Значит, ты попала сюда благодаря позитивной дискриминации![26] Ты прошла по квоте, разве нет?»
В любой другой ситуации я бы сказала: да пошел ты! Почему же сейчас я молчу?
Потому что чувствую вину. Потому что я не на своей территории. Потому что тут играют по их правилам. Потому что они в большинстве. В своем праве. Потому что я – не такая.
Мне плевать на этого парня и ему подобных засранцев. Я стану играть на привычном мне поле – буду работать как проклятая. Больше, чем они. И пусть учителя судят. Они еще увидят, что такого внутреннего огня, такой силы, такой решимости у них нет.
Я приспособлюсь. Я и так всю жизнь приспосабливаюсь. Я хамелеон. Амбидекстр. Пользоваться левой рукой или правой – мне все равно. Никаких предпочтений. Хотя что-то делать мне, конечно, удобнее левой рукой и правой ногой. Я лучше ко всему приспосабливаюсь, чем другие. Я маленькая, подвижная. Почти не занимаю места… А где оно, кстати, мое место?
Мама всегда учила меня, что любая работа заслуживает вознаграждения. Что нельзя позволять отбирать свое. Так что весь мой школьный труд принесет плоды, и я никому не позволю собрать их вместо меня.
Габриэль
Я звоню Лили с работы. Я приготовила для нее небольшой сюрприз на эти выходные. Но ее реакция меня разочаровывает.
– Почему ты все принимаешь в штыки, дорогая? Я пытаюсь сделать что-нибудь приятное – и что получаю в ответ? Ничего. Мне тоже иногда хочется развеяться… Не понимаю, почему я должна выслушивать все это. Ладно, я поняла. Не бросайся на меня, Лили. Я просто предложила… Вижу, сейчас не самое подходящее время. Поступим просто, я все отменяю!
С Лили сейчас сложно. Ей ничего нельзя сказать. Она на все остро реагирует. Настоящая граната с выдернутой чекой.
Лили
На занятиях все было новым и интересным. Мы обсуждали литературу, живопись, искусство, кино и философию. Все, о чем дома мы никогда не говорили. Мне хотелось все
