Галлии. Эдуи и аллоброги – союзники, секваны внезапно встали над схваткой, есть и другие племена, чья верность сомнительна. Сейчас не время делить войско. Двинемся вперед со всеми шестью легионами. Мы должны догнать Дивикона здесь, прежде чем он переправится через Арар с основной частью своих сил и всеми переселенцами. Чем дальше, тем труднее будет его остановить. Но пока это только преследование. Дождемся письма от Сената с разрешением наступать. Без письма я ничего предпринять не могу.
– Думаешь, Сенат разрешит? – спросил Лабиен. – Катон, Цицерон и другие сделают все от них зависящее, чтобы лишить тебя такой возможности. Могут даже потребовать вернуть легионы на юг.
– Мы не можем нападать без разрешения Сената, если хотим соблюдать римские законы, – сказал Цезарь и добавил: – Помпей добьется разрешения. Должна же быть хоть какая-то польза от его женитьбы на моей дочери.
Римский Сенат
58 г. до н. э.
Помпей вышел на середину зала Сената. Оптиматов, которые в прошлом поддерживали полководца, зачастую против воли, беспокоило, что власть все больше сосредотачивается в его руках, и они смотрели на него с подозрением. Немногие остававшиеся в Сенате популяры наблюдали за ним с опаской. В те времена верность была непостоянной, а предательство – повсеместным. Никто никому не доверял. Красс смотрел в пол, но был начеку, и Помпей это знал. Сын Красса отправился с Цезарем на север, и Красс был предельно внимателен ко всему, что говорилось в Сенате.
– Вы слышали, patres conscripti? Цицерон и Катон выступают против вмешательства наших легионов, готовых остановить гельветов, – начал Помпей. – И тот и другой с присущей им искусной риторикой изложили причины, по которым Рим не должен препятствовать переселению гельветов, во всяком случае, пока.
Цицерон пристально смотрел на Помпея: он знал, что после сдержанного вступления последуют яростные нападки. Помпей не был блестящим оратором, но в последние несколько месяцев его выступления стали лучше. Уверенность придает человеку силы даже там, где он слаб.
– Они перечисляют веские причины, – продолжил Помпей. – Четыре легиона ветеранов из Трансальпийской Галлии, Цизальпийской Галлии и Иллирии зашли вглубь земель, населенных племенами, которые враждебны Риму или, по крайней мере, не вполне ему верны. Вдобавок Цезарь набрал два новых легиона, но не оставил их в тылу, в Аквилее, где они охраняли бы нашу границу, а взял с собой. Цезарь не совершал ничего противозаконного, и ни Цицерон, ни Катон ни в чем его не обвиняли, поскольку Цезарь обладает империем и может начальствовать над легионами из галльских провинций и Иллирии, а также имеет право, если сочтет нужным, набирать новые войска. Цицерон и Катон даже признали, что набор дополнительных легионов был вполне разумной мерой. При этом ни тот ни другой не считают, что пришло время нападать на гельветов, хотя перед нами, – он указал на стол рядом с собой, – лежит зачитанное председателем Сената письмо, в котором эдуи и аллоброги, союзные Риму племена, просят не только защитить их границы, но и напасть на гельветов, отбросить их назад в Альпы, на принадлежащие им земли. Разве может Рим оставить без внимания просьбы о помощи со стороны союзных городов или народов? Так ли Рим желает заявлять о себе в мире? Не утратят ли наши друзья доверия к нам, а враги – страха перед нами? Неужели прошлое ничему нас не учит? Когда Ганнибал неделями осаждал Сагунт, испанский город, дружественный Риму, его жители обратились к нам за помощью – и как поступили мы? Не принимали их посольства, отклоняли просьбы о поддержке, пока город не достался карфагенскому вождю. Мы предали наших друзей. И что за этим последовало? Нападение Ганнибала на Италию и на сам Рим, вот что. Врагов следует останавливать до того, как они наберутся сил, а главное – приблизятся к Риму. А союзникам надо помогать, иначе никто не будет доверять нам и, что еще хуже, враги не побоятся нападать на наших союзников, ибо поймут, что римляне лишь заседают в своем Сенате и говорят, говорят, говорят, ничего не предпринимая. Гельветы пришли с севера, они такие же дикари, как и другие племена, нападавшие на нас с севера в недавнем прошлом. Неужели вы забыли о нашествиях кимвров и тевтонов? Забыли, какая опасность нависла над городом? Тогдашний Сенат очень переживал, что Гай Марий не спешит нападать на кимвров, тевтонов и амбронов. Я, без сомнения, атаковал бы раньше, не стал бы тянуть так долго. Но вернемся к нынешним временам: сейчас, когда Риму служит племянник Мария, готовый к бою и подошедший вплотную к гельветским захватчикам, готовящим вторжение под видом переселения, римский Сенат обсуждает, стоит ли нападать на врага. Что мы даем понять тем, кто покушается на нашу безопасность? С Митридатом Понтийским мы заключили несколько договоров, но это не принесло никакой пользы. Вспомните, когда с ним было покончено? Когда после трех войн я принялся неустанно преследовать его, доведя до самоубийства. Когда подавили восстание Сертория? Когда я приказал уничтожить его самого, а затем перебить его сторонников. Когда закончилось восстание рабов…
Помпей покосился на Красса, а Красс – на него. Помпей присвоил себе победы над Митридатом и Серторием, не упомянув ни Лукулла, ни Метелла, которые немало способствовали прекращению этих войн. Не желая вызывать недовольства Красса, Помпей, пристально глядя на него, на ходу придумал новый вопрос и новый ответ:
– …И мы одержали победу над восставшим Спартаком? Когда распяли тысячи рабов на Аппиевой дороге. Цари, мятежники или рабы – кем бы ни был враг Рима, он понимает только одно: военную силу, которая обрушивается на него со всей яростью. Вот почему я предлагаю не вести три войны против гельветов и не допускать того, чтобы одна из этих будущих войн затронула Италию или даже сам Рим, как случалось в прошлом, когда мы позволяли врагам вырасти и окрепнуть. Вот почему я предлагаю повести единственную и окончательную войну с гельветами. Я прошу, чтобы Сенат проголосовал за то, чтобы считать просьбу эдуев и аллоброгов о помощи законным основанием для вступления в войну, casus belli, и пусть Цезарь использует все свои шесть легионов для истребления врага. Защищаясь. Или нападая.
Помпей смолк.
Красс приподнялся на своей скамье:
– Поддерживаю предложение. Это, безусловно, casus belli.
Помимо прочего, Красс хотел, чтобы его молодой сын, начальствовавший над конницей в войске Цезаря, мог как следует проявить себя в бою.
Цицерон и Катон понимали, что Сенат, по всей видимости, позволит проконсулу Галлии напасть на гельветов.
– Триумвират по-прежнему силен, – сказал Катон. – Тройственный союз Помпея, Красса и Цезаря как никогда прочен.
