Уилла с насмешливым презрением, прищуривая свои карие глаза.
– О том, что ты ходишь на свидание с моей девушкой? – Девушка? Том действительно назвал меня своей девушкой!
Прячу лицо в ладони и издаю немой вопль распирающего счастья, когда хочется пуститься в пляс прямо в этой узкой подсобке в обнимку со швабрами. Боже!
«Чему ты радуешься, идиотка! Вдруг он его убьет?»
Исключено! Хард знает, что Уилл успел стать важной частью моей жизни и не причинит ему вреда. Он может беситься и ревновать, но и пальцем его не тронет.
Спокойствие в голосе Харда тонет в звуке захлопнувшейся дверцы шкафчика, отчего нерв на лице Уилла импульсивно подергивается. Кажется, что его перекашивает.
– Майе просто была нужна поддержка…
– И ты оказался рядом? Как удобно! – Том саркастично хмыкает и подпирает плечом свой шкафчик.
– Мы с ней просто поужинали и вообще я не должен оправдываться перед… тобой, – взмахом кисти Уилл с пренебрежением указывает на брюнета, воспринимая его как никчемность и препятствие, не позволяющее Уиллу подобраться ко мне.
– Но оправдываешься, потому что знаешь, что она моя, – Хард подается вперед, ближе к лицу своего врага, покусившегося на то, что принадлежит ему и склоняет голову на бок. Он всегда так поступает, когда демонстрирует превосходство, но дает поблажку.
Меня встряхивает от негодования и в порыве ярости хватаюсь за дверную ручку. Почти готова выпрыгнуть из подсобки как черт из табакерки, но не двигаюсь с места. В глубине души я знаю, что принадлежу Харду. Я целиком и полностью только его.
– Она тебе не вещь, Хард! – спасибо, Уилл! Он озлобленно рявкает на весь коридор и мой милый, и обаятельный новый друг трансформируется во что-то пугающее. Позволяет ярости, и несправедливости преобразить его и начать атаковать.
– Это ты довел её до такого состояния! – что-то между выдохом и стоном раненого животного вырывается из груди… Томаса? Тело подводит своего хозяина, и плечо соскальзывает с дверцы шкафчика. Огромным усилием воли Хард сохраняет равновесие и стоит как вкопанный перед парнем, что бросается такими громкими и болезненными заявлениями. Выскочка вздумавший учить Тома как со мной обращаться и любить!
– Причинить боль легче всего, а ты попробуй посмотреть на последствия! Да она даже дышать рядом с тобой свободно не может! Ты ее отравляешь! – Уилл наступает на Харда как несокрушимый воин вознамерившийся уничтожить этого монстра прямо перед ним. – Превратил её жизнь в сущий ад! И ты серьезно называешь это любовью, Хард? – Уилл наносит точные удары, превращая слова в удары острым ножом и оставляет на сердце Томаса глубокие и кровоточащие раны.
Том молчит и отступает, но не сводит глаз с разъяренного лица моего нового заступника.
– Ты ее не заслуживаешь, – Хард опускает голову и его плечи сникают. Уилл добивает его. Еще несколько сердечных ран и мой сломленный мальчишка падет.
Сердце в груди нещадно горит, словно на его месте раскаленные угли и стонет от боли. Кусаю щеку изнутри, подавляя рвущиеся рыдания, но тело сотрясается от мелкой дрожи. Каждое слово Уилла – чистая правда! Тогда почему мне так больно видеть страдания Томаса? Потому что у любви нет логического объяснения. Ты просто любишь. И я просто люблю своего мальчишку! Мерзавец и самовлюбленный подонок, истерзавший моё сердце. Но он мой подонок!
– И если ты действительно любишь её, конечно, если тебе есть чем любить, – Уилл ехидненько смеётся, и я сжимаю кулаки, представляя, как заезжаю ему в челюсть, – ты оставишь её… – он пытался!
Хард поднимает голову и долгим, пытливым взглядом всматривается в лицо Уилла, словно нашел в нем потерянную истину. Нет, Том, пожалуйста, не смей больше бросать меня! Еще одной попытки я не переживу!
– Ты знаешь, что я прав, Хард, – Уилл похлопывает его по плечу и сменяет гнев на милость, сверкая своей очаровательной улыбкой милого парня. В то время как Томас безжалостно разбит, а его чувства растоптаны жестокой правдой.
Беспощадный убийца в лице улыбчивого обладателя зеленых глаз с надменным выражением лица толкает Харда в плечо и с гордо поднятой головой проходит мимо него. Оставил в полном смятении наедине с болью несокрушимого Томаса Харда, который стал слабым, уязвимым и чувственным. Благодаря мне? Или из-за меня?
Какое-то время Том неподвижно стоит возле шкафчиков и ничего больше не происходит. Через узкую щелочку в двери тяжело разглядеть что-то конкретное, но мне кажется, что Хард перестал дышать. Его плечи не двигаются, а спина неподвижна. Томас задержал дыхание, чтобы поток боли окончательно его не уничтожил.
Как же мне хочется выйти на свет из этой душной подсобной комнаты и обнять своего мальчишку. Утешить и успокоить своей близостью. Но так мне придется признать, что я стала свидетельницей их разговора, о котором ничего не должна была знать.
Хард шумно выдыхает. Круто разворачивается на пятках и уходит в неизвестном направлении. И только когда его шаги стихают, я выпадаю из темной комнатки и жадно хватаю ртом воздух. Хорошо, что в коридорах почти никого нет. Я знаю куда ушел Томас. Сбежал, чтобы привести мысли в порядок и разобраться с чувствами.
– Поразительно, что ты прячешься в этой комнате, а не я, Хард, – прикидываюсь крайне удивленной и обескураженной. Это мое спасительное место, первоначально отведенное мне для занятий в тишине, и мне положено здесь быть. Харду нет. Он это знает. Знает, что я начну расспрашивать, поэтому и стоит ко мне спиной и несколько секунд не реагирует на меня. Не слышит мой голос. Боится посмотреть мне в глаза, ведь я вижу его насквозь. А все что я сейчас увижу в бескрайних омутах Томаса – нестерпимую боль и борьбу между тем, чтобы отпустить меня и желанием всегда быть рядом.
– Вот до какого отчаяния ты меня довела, Льюис! – Хард ставит руки на пояс и смотрит куда себе под ноги, ссутулившись под давлением непосильной ноши.
– Что случилось? – спрашиваю мягко и непринужденно.
Я не могу сказать, что подслушала их разговор с Уиллом. Нужно действовать аккуратно.
– Поболтал с твоим… – Томас резко разворачивается и его лицо искажается гримасой ненависти, а с губ срывается неугодное ему имя, – Уиллом. – Саркастично подергивает бровями и усмехается какой-то шутке, должно быть внезапно промелькнувшей в его голове. Хард боится и прячет свой страх за безразличием и высокомерностью. Я и бровью не веду, стоя прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки.
– Он не мой, – отвечаю спокойно, но с нотками усталости в голосе. Я устала оправдываться. К тому же я ни в чем не виновата. Один невинный ужин не делает из меня
