раз десять отправив свое резюме различным рекрутерам этой огромной компании. Это была работа моей мечты, работа, которую администрация вуза с радостью засчитала бы мне в качестве стажировки и в следующем году! И кроме того, в случае успеха я смогу получить постоянную работу во Франции или за границей. Чего еще желать?
Однако, когда настало время подписывать документы, все несколько усложнилось. Компания, которая согласилась меня принять, никогда не работала с нашим вузом и поэтому запросила увеличение срока стажировки на шесть недель. Вуз отказал, но я буду настаивать.
У меня нет выбора, я должна найти решение. Я всегда была находчивой. И здесь я научилась добиваться изменения правил.
Шесть недель можно было высвободить, если отказаться от трех недель занятий английским языком и трех – немецким, сдав экзамены по этим предметам экстерном. Такое разрешалось, например, билингвам. В следующем месяце я записалась на оба экзамена.
По английскому я получила 15,5 из 20 баллов. По немецкому, в котором я была далеко не так уверена, мне требовалось набрать 4,5 балла из 20. Задача выполнимая, но я все равно готовилась как сумасшедшая. Это был устный экзамен. Прошел он не очень гладко, и я обнаружила, что преподавательница поставила мне 4,25! Хотя она знала, какой минимальный балл мне нужен.
Четверть балла – и мне не зачли экзамен, не дали трех недель, которые мне были так нужны, а значит, я теряла предложение о стажировке и оплату за счет компании двух лет учебы.
Мои нервы не выдержали.
Это было так мелко! Как будто они говорили: «Да, мы могли бы дать тебе эту четверть балла, но не дадим. Будешь заниматься немецким три недели как все, потому что не дотягиваешь до нужного уровня. А немецкий язык важнее, чем работа».
Я вернулась к себе. И у меня случился нервный срыв.
Я разодрала тетради с конспектами, содрала рисунки со стены, схватила словарь, исчеркала в нем десятки страниц, а затем вырвала их. Я все превратила в клочья. Потом открыла окно… и выкинула это на улицу.
Снаружи все было мокрым и каким-то нечетким. Страницы медленно кружили в воздухе. Как конфетти. И одиночество продолжало разрушать мою жизнь.
Глава 13
Лили
На следующий день я не пошла на занятия. Впервые в жизни прогуляла.
Я попросила о встрече с директором школы. Мне ответили, что он очень занят и попасть на прием к нему можно только через месяц. Тогда я стала ждать у его кабинета. Если бы понадобилось, я бы простояла под дверью полгода. Бедняга даже не понял, что за фурия налетела на него, когда он вышел себе спокойно в туалет.
«Послушайте, это же полный абсурд! Я не прошу сделать для меня исключение, не требую к себе особого отношения. Но разве цель вуза не в том, чтобы открыть путь на предприятия? Три недели немецкого – что они изменят? К чему так упорствовать из-за четверти балла? Как я должна платить за второй и третий год обучения, если мне чинят препятствия? Разве ваша роль заключается не в том, чтобы…»
Я его достала – и он уступил. Мою оценку округлили до 4,5 балла. Экзамен по немецкому языку посчитали сданным, и договор о стажировке был заключен.
Меня ожидали два года учебы, совмещенной с работой.
Глава 14
Лили
В новогодние праздники я на несколько дней возвращаюсь домой. Мама спрашивает: «Тебе нужны тапочки?», хотя они уже аккуратно стоят, поджидая меня, и так приятно пахнут кондиционером для ткани. «Хочешь стакан шипучки?» – он уже налит, она протягивает его мне.
Она давно высматривает меня – сначала в окно, потом в дверной глазок. Она всегда ждет, когда я позвоню, и только потом открывает, хотя сама стоит за дверью. И только я вхожу – тут же запирает ее на ключ: «Все, мы больше никого не ждем!»
– Проходи же, садись. Ну как ты, моя девочка? Хочешь вымыть руки? Или, может, тебе надо в туалет? Как ты доехала?
Она никогда не использовала слово «поездка» или «путешествие».
– Есть хочешь? Приготовить тебе что-нибудь?
Есть я почти никогда не хотела, но всегда говорила «да». И она была счастлива.
Габриэль
Моя дочь. Наконец-то я ее вижу! Как бы я хотела, чтобы она задержалась подольше, но на следующей неделе ей уже нужно возвращаться на эту ее работу.
Но мы все-таки иногда видимся.
Глава 15
Габриэль
Из-за своей стажировки и новой среды, в которой оказалась, Лили начала меняться. Сперва это было едва заметно, но я видела, что теперь она по-другому причесывается, по-другому одевается, по-другому красится. Потом она стала носить одежду умопомрачительных брендов, говорить тоном, которого я раньше у нее не слышала.
Лили
Я хотела, чтобы люди принимали меня за свою. Не желала выделяться. Означало ли это, что мне нравился этот мир? Не знаю. Я пыталась понять его, уловить связи между людьми и то, чего не говорили вслух. Меня ужасно мучил синдром самозванца. Я привыкла быть хорошей ученицей, но здесь я больше ничего не знала. Во всем сомневалась. Честно говоря, синдром самозванца возник у меня давно. На подготовительных курсах он уже точно был. Я ошибалась, думая, что он пройдет через несколько лет. Он будет длиться всю жизнь.
Габриэль
Я всегда учила дочь, что нужно уважать других людей, независимо от того, кем они работают или как учатся.
Но тут я испугалась. Ее будто все дальше уносило от меня. Я больше ее не узнавала. Месяц за месяцем, целых два года в индустрии роскоши – и я чувствовала, что теряю ее.
Ведь, начав оттуда, откуда она начала, добившись таких успехов в учебе и работе, она могла слишком много возомнить о себе! Не могло быть и речи о том, чтобы она стала чужой.
Только не моя дочь.
Лили
Я сама зарабатывала на жизнь и каждый месяц отдавала маме часть долга, но представления о деньгах, об их ценности и о том, как их тратить, у нас были разные. На свой день рождения я купила себе картину. Ту, на которую смотрела несколько месяцев, ту, которую давно убрали с витрины, ту, ради которой я впервые в жизни решилась войти в галерею. Это было чертовски дорого – чуть больше трехсот евро.
– Это что, просто картина? Или, может, она еще светится?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, рама – она светится? Может, там есть неоновая подсветка или светодиоды?
– Нет, мам, это произведение искусства. Это всего лишь картина…
– Ты сама могла бы нарисовать лучше. И это не было бы так дорого. Сколько, говоришь, ты за нее заплатила?
Я молчу.
– Ты понимаешь, что на триста евро я могу набить тележку продуктами на целый месяц? Ты совсем оторвалась от реальности, дочка. Швыряешь деньги на ветер. Это меня разочаровывает.
Мы перестали понимать друг друга.
– Но я имею на это право. Это мои деньги, я могу делать с ними все, что захочу. И ты прекрасно знаешь, что искусство всегда было для меня важно!
– Тратить больше определенной суммы неприлично. Ты лишь показываешь, будто можешь себе позволить то, что не могут другие! Кого ты хочешь этим впечатлить? Свою мать? Пытаешься доказать, что ты лучше меня? Лучше того места, где родилась? Но это лишь видимость, дорогая. «Ах, у меня есть картина известного художника»… Не пытайся быть тем, кем не являешься! Ты не из таких, как они,
