и он не смог этого сделать, даже когда женился на Елле. Они жили в мире, пока мама не покинула этот мир, но даже после этого Верей не находил в себе сил переехать. А после – не находил и денег.
Он нахмурил густые брови и вздохнул. Могло ли быть такое, что он специально никогда не зарабатывал достаточно для переезда? Неосознанно, но все же…
Верей махнул головой и посмотрел вдаль. Горизонт представлял из себя единую серую массу из моря и неба. Что-то среднее между глухой стеной и бесконечным пространством впереди. В груди кольнуло, и он, поддавшись необъяснимому чувству, сделал шаг вперед. Тяжелый сапог ступил в лужу, и его сразу обдало волной. Море начинало бушевать все сильнее, будто звало старика и подначивало. Верей чувствовал это глубоко внутри. Он приложил трясущуюся руку к груди и смял свою куртку. Под ладонью хрустнуло письмо во внутреннем кармане.
Нет. Он чувствовал это не прямо сейчас. Он чувствовал раньше и готовился раньше. Точно так же, как не сразу признался в зависти к своему отцу. Осознание и принятие всегда долго созревали в его душе.
– Прости… Прости, – шептал он в помутнении, пока дождь и соленые морские брызги размывали его слезы. Впрочем, Верей не был уверен, что они у него были.
Он высох с тех самых пор, когда потерял отца. Но одновременно с этим, это событие стало самым определяющим в его жизни. И отчасти – самым значимым и счастливым. Он был примером. И он им же и остался.
Верей шагал дальше. Еще-еще и еще, пока причал не кончился. И после, полный решимости и сожалений о себе самом, шагнул еще дальше, проваливаясь в серую долину бесконечности под рев его Милюзины.
Глава 5. Штормовые волны
Тьма расступилась резким рывком, как порванная занавесь. Яра вдохнула полной грудью, и холодный воздух обжег легкие, заставив закашляться. Перед глазами заплясали пятна – сперва белые, потом кроваво-алые, – пока силуэт не обрел четкость. Макс. Его лицо, бледное донельзя, было так близко, что она различала каждую каплю воды на его ресницах. Он склонялся над ней, пока она лежала головой на его коленях.
– Ты… ты пыталась… – голос его дрожал, руки впивались ей в плечи так, будто он боялся, что ее снова унесет в открытое море. – Черт возьми, Яра, ты почти утонула!
Она попыталась сесть, но мир закачался. В ушах звенело, а в горле стоял вкус соли и чего-то металлического – крови? Память вспыхивала обрывками: черная волна, щупальца теней, обвивающие лодыжки… Отец. Его лицо, уже поблекшее под тенью смерти, расплывающееся в воде, как акварель.
– Что… – она выдохнула, с трудом выговаривая слова. – Что случилось?
Макс откинул ей мокрые волосы со лба. На его шее алели царапины, а жилетка была изорвана в клочья, будто он продирался сквозь что-то такое, что никак не желало его выпускать.
– Ты шла прямо в море. Кричала что-то, но я не понял, что. Не реагировала на мой голос. Я… Я все видел тоже. И я еле вытащил тебя, а потом… – он обернулся к воде, и Яра последовала его взгляду.
Волны отступали, обнажая полоску песка, где лежало оно. Существо, наполовину погребенное в илистых камнях, медленно поднималось. Длинные волосы, сплетенные из водорослей и чего-то еще темного и тонкого, стекали по спине, а чешуйчатая кожа мерцала синевой гниющего фосфора. Яра сразу поняла, кто это. Мелюзина. Но не та, не Милюзина-Мила из видений – эта была меньше, хрупче, а в ее глазах, глубоких как морские впадины, не читалось знакомой ярости.
– Тень, – прошептал Макс. – Она вытолкнула нас на берег. Как будто… спасала. Она сделала это снова. Впервые было, когда я был…
– Когда ты был в море? При шторме, тогда?..
Макс нервно кивнул, так и не отводя взгляд от существа.
– Д-да. Я думал, тогда мне просто повезло, и я выжил. Но только сейчас понял, что это не было случайностью. Она спасла. Почему-то.
Яра сглотнула ком в горле. Она догадывалась, почему, но все еще не могла поверить. Чудовищный сон слишком затянулся, чтобы не быть реальным. Существо смотрело на нее в упор.
– Почему? – ее голос звучал хрипло, как скрип ржавых петель в маяке. – Что тебе от нас нужно?
Мелюзина подняла руку, и Яра вздрогнула – пальцы, соединенные перепонками, указывали на ее грудь, где под мокрой тканью пульсировало сердце.
«Ты носишь ее слезы в себе», – прозвучало в голове, не голосом, а скорее приливом эмоций: горечь, тоска, любовь, что жгла сильнее предательства ее труса-отца.
– Чьи… слезы? – Яра прижала ладонь к груди, словно пытаясь нащупать там осколки чужой судьбы.
Но мелюзина уже начала говорить – не голосом, а волнами, что бились в скалы, шепотом раковин, трепетанием крыльев чаек над головой.
«Ее сердце разрывалось от боли и отчаяния, а душа жаждала тепла и понимания. Такова природа всех мелюзин. Мы есть души, что не сыскали покоя в вечных морских водах. Мы есть сердца, что жаждут биться для кого-то. Мы есть слезы самых чистых побуждений и надежд. И мы есть кара для грешных грязных блудов».
Яра чувствовала, как в голове будто бы крутились шестеренки. Не подходившие друг другу, не смазанные, едва соприкасающиеся зубчиками они со скрипом двигали соседние, а соседние заставляли шевелиться их. Щекотное ощущение прокатилось под кожей головы, в темечке и под затылком начало зудеть, а машина мысли все сопоставляла и сопоставляла настоящее и прошлое. Несостыковки, слепые зоны и пробелы вдруг обретали смысл и наполнялись чем-то таким, что расставляло все по своим местам. Если отбросить нереальность происходившего, то… Быть может…
Яра вскинула голову, стреляя в мелюзину яростным и одновременно ошарашенным взглядом.
– Вы… Вы покарали моего отца?
Ответа не последовало. И пробелы наполнились пониманием еще полнее. Яру затрясло, и если бы не Макс, так «вовремя» обхвативший ее руками, словно плотным сдерживающим кольцом, то она бы точно уже впилась руками в эту омертвевшую рыбью морду.
– Я вас убью! – ярость сожгла в ее душе остатки страхов и сомнений.
Наконец-то она увидела полную картину.
«Она любила твоего отца», – с напором ответил голос в голове, но это лишь сильнее взбесило ее. Она забрыкалась, замахала ногами, силясь дотянуться до существа, но все было бесполезно. Макс оказался гораздо сильнее, чем привыкла его воспринимать Яра. Дело в адреналине? Или она, как всегда, не воспринимала его мужественность всерьез даже сейчас?
– Да что это за любовь такая? – она срывала голос, в
