другого мира. В ушах зазвенело, а под ребрами заныло, как если бы кто-то вскрыл ее грудь и вывернул все внутренности наизнанку.
– Нет… – она прошептала, но голос потерялся в свисте ветра, внезапно вернувшегося с новой силой.
Правда. Она ударила, как электрический разряд. Образы вспыхнули с ясностью, от которой перехватило дыхание: Ден, прячущий часы под полой куртки; его смех в телефонной трубке, когда он говорил: «Я на рыбалке»; запах чужих духов на его рубашке. Ложь. Вся их жизнь – ложь.
– Он… никогда не терял их… – Яра схватилась за горло, чувствуя, как слова рвутся наружу, как рыбы, бьющиеся о сеть. – Часы. Это… Это просто… прикрытие. Для…
Глаза Макса расширились. Он понял раньше, чем она договорила.
– Для измен, – его голос прозвучал плоско, будто он читал строку из чужого дневника.
Яра кивнула, и первая слеза скатилась по щеке. Но это были не слезы горя. Это был стыд. Стыд за то, что знала. Всегда знала.
– Я чувствую… – она посмотрела на свои руки, где под кожей зазмеились синие прожилки. – Каждую ложь. Каждую…
Ее тело содрогнулось. Внезапно она увидела – не глазами, а чем-то глубже. Нить, связывающую ее с Максом: тонкую, перекрученную, как старый канат. И поняла – это не любовь. Это долг. Договор, написанный не ею, но в котором они стали заложниками.
– Ты… Ты никогда… – она задохнулась, сжимая кулаки, чтобы остановить дрожь. – Ты не любил меня.
Макс попытался возразить, но она приложила ладонь к его рту. Слышать что-то еще поверх всего, что обрушилось на нее в эту минуту, было бы просто невыносимо.
– Просто море решило за нас. Как и с ними. С Милой. С-с папой…
Лицо Макса исказилось, будто он глотал стекло. Яра не выдержала и зарыдала. Не тихими всхлипами, а надрывно, с хрипом, как будто рвала на части собственную душу. Слезы смешивались с морской солью на губах, а пальцы мертвой хваткой вцепились в разорванную мокрую жилетку Макса.
– Я врала! Я всем врала. А ты… – она тыкала пальцем в его грудь, оставляя синяки. – А он… Ден…
Имя прозвучало как плевок. Макс схватил ее за запястья, но не чтобы удержать – а чтобы почувствовать. Его ладони жгли, как раскаленные угли.
– К черту Дена. К черту все! Ты ни в чем не виновата. И даже если это все договор – плевать. Я не оставлю тебя, слышишь? Я здесь. Я всегда с тобой.
Яра не могла больше слушать и слышать. Каждый ее сустав выворачивало, кровь под кожей закипала, но вместе с тем она чувствовала, как все внутри покрывалось тонкой коркой льда. Она забилась в истерике и вырвалась из его рук. Подорвалась на ноги, бросилась куда-то, не глядя и спотыкаясь о камни. Каждый шаг отдавался в висках, будто колокол, звонящий по ее лицемерию.
– Нет. Нет-нет-нет! – повторяла она, желая спрятаться от всего и вся: от мелюзины, Макса, самой себя.
Но подкатившая к ее ногам волна заставила остановиться. На сей раз ее щиколотки не одолевали щупальца – напротив, море ласково коснулось ее, и в ту же секунду Яра почувствовала облегчение. Она замедлила шаг, и Макс, настигший ее, сразу заключил в объятия, прижимая к себе спиной и утыкаясь носом в ее волосы. Это касание слилось с нежностью волны, заставив Яру сделать долгий вздох полной грудью. Спазмы от рыданий прекратились, а лед внутри вмиг потаил. Будто тело, отошедшее от шока, начало свыкаться с проснувшейся в Яре истинной природой. Однако слезы не переставали скатываться по щекам.
– Мы обречены, – ее голос треснул.
– Вовсе нет, – от него разило теплом.
– Коль станет жертвой договора, он тут же станет частью моря, – напомнила она ему, и уголок дрожащих губ подернулся в нервной усмешке.
– Ты тоже часть моря, Яр. И я не против быть с тобой этой частью вместе.
– Но мы не…
– Мы не закончим, как они. Как твой папа и Мила. Обещаю тебе.
– Макс…
Яра повернулась в его руках и обняла его в ответ. Слезы градом катились из ее глаз, но теперь она улыбалась по-настоящему. Она чувствовала ее – правду. Макс не врал. Никогда не врал ей. Он поцеловал ее в лоб и, прижав Яру к себе покрепче, обратил внимание на мелюзину. Что-то в его глазах заискрило.
– Почему ты здесь? – Макс спрашивал так, словно уже заранее знал ответ.
И наверняка так оно и было.
Яра перевела помутненный от рыданий взгляд на морское чудище. Эта… дева успела пройтись вдоль по берегу, но галька под ее чешуйчатыми ногами с перепонками между четырьмя пальцами не шевелилась. И это показалось Яре чем-то столь естественным, что в голове даже возникла мысль, а не являлась ли мелюзина единством с этим пляжем. Или, быть может, ее что-то связывало с ним настолько плотно, что остров принимал ее за неотъемлемую часть себя.
«Я пришла на зов сородича».
– Не-ет, – Макс покачал головой и процедил с четкой расстановкой, подчеркивая важность каждой буквы в своем вопросе. – Почему? Ты? Здесь?
Голова мелюзины наклонилась вбок. Она молчала и не шевелилась подобно статуе какое-то время, пока они с Максом обрушивали на нее выжидающие напористые взгляды. Яра уже поняла, к чему тот клонил, но услужливо уступила ему завершить свою маленькую игру самостоятельно. Все равно у нее так сильно саднило горло, что вряд ли бы она могла долго участвовать в дискуссии. Но спустя несколько секунд молчания Макс расхохотался, и смех его рассыпался по берегу, как разбитая бутылка. Остро и звонко.
– Ты ведь тоже не видишь звезд, верно? И ты здесь не только из-за чужого договора. Тебя держит здесь свой, собственный.
«Человек не смеет…»
Но Яра оборвала ее:
– Зато я смею. Отвечай мне! Ты остаешься в этих водах, потому что влюблена?
Мелюзина замерла. Чешуйки на ее шее приподнялись, словно взъерошенные перья, а в глазах – тех самых, что на мгновение почти утратили синеву глубин – мелькнуло что-то человеческое. Стыд? Страх? Яра не успела понять.
«Он… смотрел на меня иначе, – голос мелюзины прозвучал в их сознании, словно эхо из пещеры. – Не как на чудовище. Приносил раковины к воде. Говорил с волнами, когда думал, что я не слышу».
Она провела рукой по воздуху, и волны у ее ног сложились в образ: мужчина в потрепанном плаще, ставящий фонарь на край причала. Его тень тянулась к воде, а в руке он сжимал ракушку с резьбой в форме сердца.
«Он дал имя этим водам. Назвал их… Новым домом».
Макс
