поесть, хорошенько позавтракать, потому что разве у них не сколько угодно времени для секса? Не вся жизнь впереди? Она ненавидела себя за эту банальную мысль, за всегдашнее скольжение по истертым рельсам обыденности в тот момент, который должен был все изменить, но как иначе точно вспомнить случившееся? Она смотрела, как Дэвид налил кофе в две чашки. Себе положил сахар и налил сливок, а ей протянул чашку черного кофе, только вот она так и не оказалась у нее в руке – разбилась об пол, залив все горячим кофе.
– Черт, – сказала Марго, схватила рулон бумажных полотенец и начала убирать осколки фарфора и кофе, потом подняла глаза и увидела, что Дэвид стоит столбом, придерживая запястье рукой, и вид у него озадаченный.
– Дэвид?
Его лицо туманилось от замешательства, она никогда раньше не видела у него такого выражения.
– Дэвид? – она встала. – Все хорошо?
Незнакомая последовательность звуков, вышедшая у него изо рта, настолько сбивала с толку, что Марго потом даже близко не смогла воспроизвести ее врачам.
– Какая-то бессмыслица, – говорила она им. – Как младенческий лепет.
Она усадила Дэвида. Опустилась перед ним на колени.
– Дэвид, поговори со мной.
Он не смог, и Марго взяла телефон, чтобы набрать 911, но тут он заговорил:
– Подожди. Дай мне минутку.
Его голос звучал сильнее и куда отчетливее. Он присел к столу, сжимая и разжимая кулак.
– Все хорошо, – сказал он, но поморщился.
Встал, пошел в ванную. Она хотела пойти следом, но испугалась.
– Тебе что-нибудь нужно?
Он закрыл за собой дверь, и она услышала, как полилась вода, как открылся шкафчик с лекарствами. Марго стояла под дверью, гадая, не вызвать ли «Скорую». Услышала смыв унитаза. Дэвид вышел с ободряющей улыбкой.
– Все хорошо. Наверное, послеполетная мигрень на подходе.
– Ты уверен, что дело в этом?
– Да, я и во время пробежки ее ощущал. Как сквозь воду двигаешься. Все требует усилий, даже кофе тебе передать.
Он рассмеялся, и Марго всмотрелась в его лицо. На вид все было в порядке.
– И, скорее всего, я еще обезвожен. Надо было больше воды пить до и после пробежки.
Он и правда мучился после полетов жуткими мигренями. Пока они жили в Лондоне и Дэвиду приходилось ездить по всей Европе и Азии, он постоянно боролся с головными болями. Иногда они длились по несколько дней, и Дэвиду приходилось отлеживаться в затемненной комнате. Колотящееся сердце Марго начало успокаиваться.
– Может быть, стоит позвонить Дугу? – сказала она.
Дуг был старшим коллегой Дэвида и его наставником.
– Все со мной в порядке. Все прекрасно.
Но все не было в порядке, потому что он продолжал сжимать и разжимать кулак. Вот на этом мгновении она и зависала, хотя знала, что не нужно. Почему она не настояла? Почему не прислушалась к интуиции, говорившей, что случилось что-то серьезное, почему позволила Дэвиду себя уболтать? Но он так ее успокаивал. Смеялся. Просто мозг на секунду засбоил. Да уж, поспать бы не помешало. Все казалось таким логичным. И еще. Марго хотела верить, что он прав. Курьер только что привез новую пьесу, Марго не терпелось сесть в тихой комнате и прочесть ее от начала до конца. Она рвалась вернуться к работе после Лондона и лета в Стоунеме. Искала что-то новое, не обычную свою роль – красивой, но язвительной жены, знающей жизнь старшей сестры, не по годам мудрой подруги. Она не хотела, чтобы на нее навесили ярлык, и ее агент сказал, что это пьеса – то, что нужно: немного фривольная комедия молодой женщины-драматурга, что-то дерзкое и другое, и Марго хотели видеть в главной роли. Она не могла дождаться, когда Дэвид уйдет, чтобы окунуться в работу, начать думать о том, как подготовиться к прослушиванию. А он тем временем загружал посудомойку и насвистывал, и был Дэвидом, энергичным и сильным.
Если бы она настояла на том, чтобы вызвать «Скорую». Если бы заставила его остаться в тот день дома, чтобы кто-нибудь подменил его на операциях. Если бы расспросила о симптомах. Если бы позвонила Дугу и сказала: «Привет, надо перестраховаться. Можешь проверить, что с ним?»
Если бы. Если бы. Если бы.
Если бы она знала, что с ним то, что ей впоследствии опишут как микроинсульт – предупреждение о более серьезном ударе, который должен был случиться всего через несколько часов, когда он стоял в операционной, делая затянутой в перчатку рукой надрез на сердце десятимесячной Эбби Дженсен; сердце ее было размером с грецкий орех.
Хотя все, кто им занимался, говорили Марго, что она, скорее всего, не смогла бы предотвратить серьезный удар (это «скорее всего» – вечная заноза!), если бы настояла на своем, но она бы могла отменить другое: операцию, разбирательство о врачебной ошибке, полное прекращение его карьеры детского кардиохирурга, последовавшую за этим депрессию и продолжающиеся изменения личности из-за инсульта.
– Почему он не понял, что с ним происходит? – спрашивала она Дуга в те первые дни.
Она так и не смогла набраться смелости – или жестокости, – чтобы задать этот вопрос Дэвиду.
– Врачи, – отвечал ей Дуг. – Пока они учатся, им кажется, что у них все болезни из учебников, а потом всю жизнь думают, что неуязвимы. Особенно хирурги. Особенно Дэвид. Он себя уговорил.
В итоге врачи найдут врожденный дефект Дэвида: открытое овальное окно. Когда он родился и сделал первый вдох, крошечная дырочка, которая есть у всех новорожденных между двумя верхними камерами сердца, не закрылась, как у большинства младенцев. Некоторые люди всю жизнь живут с ООО и даже не знают об этом; а у некоторых случаются инсульты. В тот миг, когда Дэвид сделал первый вдох, был предрешен тот день в операционной, когда его сердце подвело его, пока он держал в руках сердце Эбби Дженсен. Марго оценила бы симметрию в сюжете, если бы речь шла не о ее жизни.
Больница все уладила, судебное разбирательство было исключено, и, хотя им крупно не повезло очень во многом, им несказанно повезло, что Дженсены не жаждали крови Дэвида. Ни суда, ни ужасных дней в зале заседаний, когда пришлось бы смотреть на родителей Эбби Дженсен, потерявших ребенка. Сколько бы ни предложила больница, сумма была недостаточной – какова цена ребенка? – но она была солидной, а Дженсены решили жить дальше.
Дэвид никогда не любил Нью-Йорк так, как хотелось бы Марго. Он любил ее, любил свою работу. Во время реабилитации после инсульта жизнь в городе еще больше осложнилась. Дэвид постоянно терялся. Шум, машины, само количество пешеходов мешали ему сориентироваться. Поэтому когда в августе все друзья Марго потянулись в Стоунем ставить «Кукольный дом» Ибсена, они с Дэвидом полетели в Лос-Анджелес, побыть с его семьей. Братья Дэвида были такими же собранными и амбициозными, каким был он сам (и каким снова станет, упорно твердила себе Марго), и
