выздоровление Дэвида они превратили в программу. Когда братьев не отвлекала работа – они тоже были врачами, лучшими в своих областях, – они часами занимались с Дэвидом, составили для него ежедневное расписание посещений физиотерапевта и сами работали над восстановлением его памяти, речи и мелкой моторики.
Марго приняли в его доме детства как давно потерянную дочь, и она наслаждалась вниманием. Какое было время! Но и тяжело бывало. Как-то днем, услышав на заднем дворе хохот, она вышла посмотреть, во что играют братья. Дэвид восторженно ухал и стукался с братьями поднятой ладонью.
– Справился всего за несколько попыток, а ведь выучился только сегодня утром.
– Поразительно, – сказала Марго, подходя к Дэвиду, чтобы поцеловать его в щеку.
Она взглянула на игру, и у нее оборвалось сердце, когда она поняла, что это «Концентрация», в которую Дэвид учил играть Руби прошлым летом. Марго пришлось уйти из дома и бродить по раскаленным улицам Пасадены целый час, пока она смогла взять себя в руки и вернуться.
Любой бы сказал, что Дэвид восстанавливается впечатляющими темпами. Он по-прежнему терялся, выходил из себя и – это Марго переносила гораздо хуже – то и дело начинал плакать, но вновь обрел понимание того, что говорит, и больше не выпаливал грубости по поводу того, кто во что одет или как ест. Он перестал произносить при посторонних неподобающие вещи. «Марго вам говорила, как у меня стоит?» – как-то утром в самом начале реабилитации спросил он сиделку при Флоре и Руби; красовался, как мальчишка из студенческого братства. Они только посмеялись – а что еще делать? Но потом Марго передернуло, когда она услышала, как Флора в ожидании лифта пытается объяснить Руби, что такое «стоит».
Дэвид так много работал и так многого достиг, но он уже не был тем упрямым, решительным, наглым мужчиной, за которого она вышла замуж. Он вернулся, но вернулся другим. В худшие моменты она признавалась самой себе, что он похож на Дэвида. Похож на того, за кого она вышла замуж, но это был не он.
Инсульт многое отнял у Дэвида, а Марго он лишил бесстрашия. Всю жизнь она думала, что ее защищают; казалось, она живет в кругу легкости и везения, и, когда они познакомились с Дэвидом, в нем она опознала то же самое. Глупо было, теперь-то она это понимала, считать, что преимущество переходит в защиту. Нельзя путать привилегию и благодать.
Но тем летом, наблюдая, как калифорнийское солнце излечивает Дэвида, Марго осознала, что он никогда не давал понять, какой жертвой была жизнь в Нью-Йорке ради нее. Поэтому, когда ее пригласили на прослушивание для «Кедра», она пошла на него. А когда предложили роль, согласилась.
– Не знаю, как тебя благодарить, – сказал Дэвид.
Она никогда не видела его таким благодарным, таким зависимым, таким мягким. Ей это не нравилось.
Когда «Кедр» получил заказ на двадцать две серии, брат Дэвида вписал его в свою частную практику, и они основали центр лечения инсульта. Дэвид стал консультантом, лектором, защитником пациентов с инсультом и их лечащих врачей. Дело было важное, и Марго почти всегда участвовала в кампаниях по сбору средств. Если она не была занята на съемках, то во время торжественных вечеров, ужинов и собраний представляла Дэвида, рассказывая историю о том утре, когда у него случился удар. О том, как она испугалась. С какой легкостью они оба отмахнулись от симптомов, которые должны были их насторожить. Потом Дэвид говорил об исследованиях, которые поддерживает центр, останавливался на наиболее значимых и недавних открытиях в области реабилитации, оглашал, на что требовались деньги. Марго стояла с ним рядом, улыбалась на камеры и каждый день ходила на работу, где играла роль врача. Как (думала она, когда не могла взять себя в руки) и Дэвид.
Вы о чем-нибудь жалеете?
Марго хотела бы, чтобы Флора не приносила сегодня ту фотографию; завтра она придет в себя. Она слышала, как Дэвид внизу включает сигнализацию. Открывает кран, чтобы налить стакан воды. Запирает входную дверь. Она быстро допила вино и выключила свет. Устроилась в постели, спиной к двери, и притворилась, что спит.
Глава восьмая
Флора ждала, чтобы вечеринка скорее закончилась, и в то же время не хотела, чтобы она кончалась. Она как бы зависла между знанием, что нашлось обручальное кольцо Джулиана, и незнанием, что это значит, но чувствовала себя при этом относительно безопасно, вот и затягивала прощание со всеми у Марго.
Когда уходили последние гости, снова появилась Джозефина, как делала временами весь день. Флора слышала, как мать поет, слоняясь по комнате, собирая тарелки с остатками торта и пустые винные бокалы: «Окончен вечер – и день позади!» Одной из множества общих черт у них с матерью была любовь к завершенным событиям. Флора боролась с этим всю жизнь. В вечеринках она больше всего любила, когда они заканчивались, в доме восстанавливался порядок и можно было посидеть в тишине, проигрывая в памяти произошедшее. Слишком часто она ждала завершения чего-то – и начала воспоминаний – больше, чем самого события. Лучшее в ней просыпалось, когда она благодарила и прощалась, она исполнялась радости и света, потому что оказывалась так близко к выходу. Одной из черт Джулиана, которую она ценила выше всего, было то, что он всегда был воплощенным настоящим. Флора знала, что ее стремление пройти все до конца, вместо того чтобы задержаться в чем-то, временами раздражает Джулиана. Сегодня она была бы счастлива, если бы вечеринка продолжалась вечно.
По дороге домой, когда Руби сидела на заднем сиденье, они говорили о том, что сегодня было, о церемонии, об «умоотъедательных» роллах с омаром. Вернувшись домой, Руби переоделась, и они с Иваном побежали на следующую вечеринку, их ждала долгая праздничная ночь. Джулиан проводил их до машины. Флора слышала, как он напевает на дорожке, как стукнули деревянные ворота, когда он попрощался с Руби. Она пошла к себе в студию и достала конверт с кольцом, который сунула в книжный шкаф. Вернулась в кухню, сдвинула гору подарков Руби с середины кухонного острова.
Любовь Флоры к кухонному острову с мраморной столешницей была почти непристойна. Она насмотреться не могла на его серо-белые полоски, на то, как пористый мрамор в конце концов стал холстом для того, что происходило в кухне, для разливов и пятен, которые так и не исчезали полностью, слегка выцветая, когда просачивались в камень, оставляя следы от ужина или праздника. Некоторые она до сих пор опознавала. Вечер, когда она оставила половинку лимона срезом вниз и случайно выбелила пятно рядом с мойкой; Джулиан делал «маргариты», пока она готовила, и они так и не добрались до ужина, сначала поднялись в спальню, чтобы заняться
