сексом, раскочегарившись от текилы, да так и вырубились. Пятно от красного вина с того ужина, когда Дэвид уронил бокал каберне, и никто этого не заметил за несколько часов. Щербинки там, где они с Руби раскатывали тесто для печенья.
Флора пришла в такой восторг от кухни, когда они купили этот дом. Остров! Разве можно было получить более ясный знак, что их судьба переменилась? Остров – не такой и большой для Лос-Анджелеса – едва поместился бы в гостиной их квартиры в Вест-Вилледж, не говоря уже о кухне в нише. Она поняла, к чему все эти размышления: она тянет время. Как все это будет выглядеть утром?
– Эй! – Джулиан стоял на пороге с довольной улыбкой. – Готова ложиться?
В эту секунду ей захотелось забыть о кольце. Захотелось сказать: «Да!», пойти наверх и заняться тем, что они обычно делали вечерами. Немножко обсудить прошедший день. Поговорить о планах, которые они начали строить на время после семейных выходных в колледже Руби, в октябре. Может быть, потом они могли бы поехать куда-то еще. В Лондон? В Париж? Все это наконец-то стало возможно, у них обоих была надежная работа, одновременно, такого не бывало много лет, и от мысли о том, чтобы разрушить все это, когда оно еще даже не началось, внутри у Флоры все скручивалось. Но что это будет за жизнь?
Она открыла конверт и достала кольцо.
– Вот что я сегодня нашла. – Флора положила кольцо на мраморную столешницу. – Когда искала фотографию в шкафу для бумаг. Оно выпало из конверта.
Джулиан стоял как вкопанный. Потом взял кольцо, взглянул на Флору, и, хотя она, молясь про себя, выискивала у него на лице какую-то озадаченность, ее не было. Она почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось, как стало холодно и страшно.
Он вздохнул, положил кольцо на стол. Подошел к шкафчику, открыл его, и Флоре на мгновение показалось, что сейчас он покажет ей какой-то ответный предмет, что-то, что объяснило бы появление кольца и сделало ее подозрения нелепыми. Но он взял стакан, налил воды и выпил ее залпом. Налил еще и снова выпил.
– Джулиан?
Он зачесал волосы пальцами – прекрасные черные волосы, блестящие и густые, кудри едва тронуты возрастом, почти без седины, – закрыл глаза и поморщился, и тут она увидела то, что видели на кастингах, когда брали его на роль социального работника, терапевта, священника, а дважды – даже самого Мессии. Когда Джулиану было больно, он выглядел утонченно красивым.
– Флора, – сказал он. – Я люблю тебя. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
– Все настолько плохо? – Она почувствовала, как к глазам подступают слезы, но постаралась их удержать. Она не могла заплакать, даже не узнав, что не так.
Он открыл другой шкафчик, вынул бутылку хорошего виски; того, что привез несколько лет назад из Ирландии, они его берегли на праздники. Сел к столу, махнул, чтобы она тоже садилась.
– Нехорошо, – сказал он.
Глава девятая
В первый свой выходной за черт знает сколько Дэвид встал рано и устроил в своей нью-йоркской квартирке легкую уборку – «отуиндексил», как называла это его мать, потому что в доме его детства всегда была домработница для настоящей уборки, но между ее приходами дважды в неделю, если было нужно, мать доставала бутылку «Уиндекса» и быстренько доводила все до блеска. Осуществив это поверхностное домоводство, Дэвид задумался, не сходить ли в музей Метрополитен – одно из немногих (если не единственное) мест в Нью-Йорке, где он часто бывал, потому что рассматривание картин его успокаивало, избавляло от мыслей и от больницы. Просто смешно – хотя дело обычное, – насколько мало он к окончанию хирургической ординатуры знал Нью-Йорк за пределами больницы и прилегающих к ней кварталов.
– Нью-Йорк! – восклицала его калифорнийская родня, приходившая в волнение от того, где он живет. – И как там?
– Понятия не имею, – обычно отвечал Дэвид.
Он всегда строил на выходной большие планы, но заканчивалось все тем, что он спал, сколько влезало, и иногда ходил в кино с друзьями, а потом все в тот же старый бар на Восточной 79-й улице, где был настольный футбол, боулинг и бармены, недавно переехавшие из Ирландии. Все они – и приезжие, и проезжие – пытались понять, как освоить такой огромный и пестрый город, как Нью-Йорк, – сидя в безопасности на удобных стульях во «Флэннеганс». Но, направляясь к Метрополитену, Дэвид отвлекся на парк. Ему никогда не мешали жара и липкость летнего воздуха, он вырос в засушливой Южной Калифорнии. Неторопливо двигаясь по Пятой авеню, он уже видел баннеры на фасаде музея, слегка колыхавшиеся от ветерка. Дэвид замедлил шаг и свернул налево, на одну из дорожек Центрального парка. Да к черту. Ему хотелось погулять; может быть, рискнуть пищеварением, купить хот-дог, может, даже выпить пива в «Лодочном домике», если только он сможет разобраться, как туда попасть.
Уходя все дальше от шума Пятой авеню по извилистым дорожкам и волшебным образом возникающим над ручьями мостикам, Дэвид был благодарен за возможность прогуляться и подумать на этой псевдоприроде. Приближалось окончание его ординатуры, и он всерьез озаботился тем, что дальше. Его учитель настаивал на том, чтобы Дэвид подавался на детскую кардиохирургию, он и сам об этом думал, но сложно было ясно мыслить с его нынешней жизнью: переработки, стресс, нехватка сна. Он не мог не размышлять о более легкой хирургической специальности. Но разве Дэвид когда-нибудь искал легких путей? К тому же он знал, что из него получится хороший кардиохирург. Пальцы у него были длинные и гибкие, пространственное мышление и соотношение зрения с моторикой от природы хорошее. Ноги стальные – он мог стоять у операционного стола часами. Ему нравилось, как работает кардиохирургия, ее логика, то, что сердце – машина, которую можно починить. Нравилось работать в самом центре, в двигателе.
Но его девушка хотела, чтобы они уехали из Нью-Йорка, вернулись на Западное побережье, где оба выросли, и зажили своей жизнью. Он не очень понимал, как зашел с Патрицией так далеко, просто больница была замкнутым миром и казалось логичным, естественным, что они познакомились, стали вместе спать, а потом оказались парой, и прошло уже четыре года, и как-то само собой подразумевалось, что дальше их жизни пойдут в тандеме. Как так вышло?
– Все не так сложно, – сказала Патриция ему прошлым вечером, когда он завел уклончивый разговор о «дальнейших шагах», как она это называла – словно назначала комплекс анализов для диагноза. Она только что вернулась с пробежки в парке и сидела на полу посреди гостиной, потная и раскрасневшаяся. Ноги ее были широко раскинуты, как у гимнастки, она делала наклоны вперед от пояса, вытянув пальцы. Потом высоко подняла руки, нагнулась сперва влево, потом вправо; она была пугающе
