него закатились или заметались в поисках кого-то. Все это не имело отношения к действительности. Марго же там была!
– Не верится, что меня не было рядом, – сказала позднее женщина, игравшая Титанию, вся в слезах. – Я стояла в кулисе, и он так на меня посмотрел, будто спрашивал: «Что происходит?»
Этой истории она придерживалась до конца сезона и, возможно, до конца своих дней, хотя ни в какой кулисе стоять тогда не могла, и к тому же все знали, что Тео терпеть не может ни ее, ни ее, как он это называл, ухватки из Города Мишуры.
Что было бесспорно, так это то, что актер, игравший Оберона, который ждал своего выхода в кулисе, первым понял, что Тео нужна помощь. Он вышел на сцену, повернулся к залу и закричал – театрально, если можно так выразиться, учитывая, где все происходило: «Есть ли в зале врач? Здесь есть врачи?»
Марго могла вполне уверенно рассказать о том, что было дальше, начиная с того момента, как Дэвид встал и достаточно громко, так, что она услышала, произнес: «Я врач». Как Марго впоследствии говорила (ей случалось опускаться до переделок в сюжете), она осталась на авансцене, чтобы направить того, кто вызовется помочь, – но от ужаса застыла на месте. Марго была не из тех, кто бросается навстречу беде. Она была из тех, кто бежит в противоположном направлении и ищет кого-то более способного и менее слабонервного, чтобы помог. В тот момент ей было страшно даже смотреть на Тео, которого она любила с тех пор, как впервые увидела в спектакле в «Делакорте», куда ее привели родители. Ее мать несколько раз с ним работала. Когда Марго явилась на первую репетицию «Сна», Тео раздулся от гордости, как будто она была его собственной дочерью. Его привязанность добавляла Марго уверенности, по праву возвысившей ее над остальными новичками. Следовало опуститься рядом с ним на колени, взять его за руку, утешить, убедиться, что он дышит. Но она не могла пошевельнуться. Зрители вставали, кто-то уже уходил, большинство сидело на местах, не в силах оторваться от подлинной драмы, разворачивавшейся на сцене. А по проходу спускался высокий поджарый блондин, шагая через ступеньку. Он подошел к сцене, взглянул на Марго и произнес:
– Я врач.
Она шагнула вперед, протянула ему руку, он ловко запрыгнул на сцену, а за ним – Джулиан. Джулиан, который в своем новом статусе бойфренда Флоры смотрел спектакль в пятый или шестой раз.
– Ты-то зачем на сцену полез? – спросила его потом Марго.
– Я люблю Тео. Думал, смогу помочь. – Он пожал плечами. – Я умею делать искусственное дыхание.
Дэвид всегда настаивал, что не он первым поднялся на сцену, что он шел за девушкой, медсестрой, и она первой осмотрела Тео. Но Марго не помнила, чтобы к Тео первой подошла какая-то медсестра. Она помнила, что кто-то из осветителей двигал перед Дэвидом луч, освещал ему путь. Помнила, как Дэвид снял свитер одним плавным движением и отбросил его в сторону, как Кларк Кент[27], сдирающий с себя белую репортерскую рубашку. Как он опустился на колени и приложил ухо к груди Тео, как вышли рабочие сцены и выстроились вокруг. Марго сразу поняла, что они делают, и замахала Флоре и остальным феям, чтобы шли к ней, и тогда все они взялись с рабочими за руки и выстроили живую преграду, чтобы на Тео не пялились. К тому времени помреж велел включить в зале свет, и публика сидела в уважительной тишине.
Дэвид и медсестра начали оказывать первую помощь – Дэвид пытался запустить его сердце, отсчитывая ритм и прерываясь, чтобы медсестра делала Тео искусственное дыхание. В этот момент Марго чувствовала одновременно и беспомощность и силу. У нее на глазах, возможно, заканчивалась человеческая жизнь, и двое пытались прогнать смерть, и все это происходило при полном зале, пришедшем ради легкого развлечения, ради Барда в парке. Вдали послышался вой сирены, а вскоре у касс замерцали красные огни. Потом раздался вдох, кашель, и медсестра сказала:
– Дышит.
Дэвид прекратил массаж и встал на колени рядом с Тео, пытавшимся сесть. Марго смотрела, как Дэвид берет Тео за руки и что-то говорит тихим успокаивающим голосом. Он продолжал говорить с ним, пока на сцену поднимались парамедики. Они мгновенно погрузили Тео на каталку и увезли к «Скорой». Дэвид встал, поднял свитер и огляделся, будто впервые заметив, что он на сцене и вокруг него актеры.
Марго подошла к нему первой.
– Спасибо, – сказала она, взяв его за руки. – Какое вам спасибо.
Зрители вокруг зааплодировали. Так странно. Люди в театре видят, как один человек вернул другого к жизни, и чествуют его самым уместным способом, который могут себе вообразить в сложившихся обстоятельствах: уважительными аплодисментами. Никто не знал, куда делась медсестра. Они даже имени ее не узнали. Просто исчезла в темноте Центрального парка.
Они четверо так и не пришли к единой версии, как оказались в китайском ресторане, когда Тео увезли в больницу. Джулиан был уверен, что это он позвал Дэвида выпить с ними пива («Мы должны вас угостить»). Дэвид настаивал, что это Марго его пригласила. А у Флоры все с того момента, как Тео упал на сцене, и до того, как они оказались за столом перед тарелками жареного риса со свининой и ло-мейном[28] с креветками, было как в тумане.
Как бы то ни было, Марго, Дэвид, Флора и Джулиан в тот вечер впервые оказались вместе, и заказали слишком много еды, и стали пересказывать события минувшего вечера снова и снова, как бывает, когда знаешь, что будешь не раз рассказывать эту историю, – уточняя подробности, выбирая лучшее, отбрасывая банальное, подчеркивая драматичное. Флора вспомнила, как красиво запрыгнул на сцену Дэвид, взявшись за руку Марго. Джулиан вспомнил, как медсестра сказала: «Есть пульс» – и как с Дэвида, трудившегося над Тео, градом лил пот.
– Я побоялся, как бы нам не пришлось тебя реанимировать, – сказал он Дэвиду.
– Ты когда-нибудь делал массаж сердца? – спросил Дэвид. – Приходится повкалывать.
Марго знала, что всегда будет помнить – с облегчением и изрядным стыдом, – как наконец подошла к Тео, когда он пришел в себя и тихо лежал. Она опустилась возле него на колени, взяла за руку.
– Все будет хорошо, – сказала она, молясь про себя, чтобы это оказалось правдой.
Тео взглянул на нее, отодвинул вбок кислородную маску, измученно улыбнулся и сказал:
– Может быть, с этого глупого сердца хватит.
Когда она об этом рассказывала, у нее на глазах выступили слезы.
– Все же будет хорошо? – спросила она Дэвида.
– Вероятно, – ответил он, передавая по кругу блюдо с ло-мейном.
Он немножко рассказал им о сердце, о том, как оно работает, из-за чего Тео мог свалиться посреди
