для центра столицы, а для целого регулярного ГОРОДА, в структуре которого возникла бы потом столь необходимая барочному городу гармония публичного пространства (понимаемая гораздо уже, чем теперь).
План Петербурга. 1709 г.
Современникам Петра трудно было представить, что небольшие слободы, разбросанные по берегам широкой реки, когда-нибудь разрастутся в огромные кварталы, заполнят почти все острова, сольются в единое городское пространство, а река, разделяющая эти слободы, свяжет огромный город в единое целое, станет его естественной осью. Поэтому не следует искать в оставшихся от петровских времен набросках и чертежах некий единый план, замысел застройки всего пространства устья Невы[162]. Такого плана, скорее всего, не было, пока не приехал Леблон. И только великий французский архитектор первым «объял взором» все пространство Невы и спланировал огромную крепость сразу на трех островах Невы – Городовом, Адмиралтейском и Васильевском, но остался не понят… Все и потом были убеждены, что Петр хотел построить на Васильевском острове: «Известно, что император Петр Первый весьма огорчался, что не построил всего Петербурга на одном острове, так как хотел его укрепить»[163].
Последний, или Василеостровский вариант
В 1715 г., перед поездкой за границу, Петр решил остановиться на Василеостровском варианте строительства нового города. Правда, после отказа от котлинского плана царь какое-то время колебался – он думал выбрать как место для будущего центра то ли Московскую, то ли Выборгскую сторону. Однако осенью 1715 г. Петр тщательно осмотрел Васильевский остров, провел там замеры и распорядился о принципах его застройки. Иностранец, издавший в 1718 г. книгу о России, писал по поводу этого проекта: Петр «решил, что здесь должен быть регулярный город Петербург, застроенный в строгом порядке. Для этого он повелел сделать различные чертежи (проекты) нового города, считаясь с местностью острова, пока один из них, соответствовавший его замыслу, ему не понравился; он его апробировал и утвердил подписью.
Следовательно, проект сохранит свою силу и в будущем, и новый город будут строить по этому чертежу. На нем обозначены как улицы и каналы, так и места застройки домов. В 1716 г. их разметили кольями, и был издан указ, чтоб немедленно начали «по чертежу строить дома и в них поселяться», и «под страхом сурового наказания он предписал боярам не только число домов, которые они должны были построить, но также их материалы и форму, участки для строительства, предписал ширину и длину улиц, род камней для мощения, глубину и ширину каналов, которые надлежало прорыть посреди большинства улиц по голландскому образцу»[164].
Речь идет, по-видимому, о плане застройки Васильевского острова, составленном Доменико Трезини и подписанном царем перед отъездом за границу 1 января 1716 г. Во Франции Петр нанял знаменитого французского архитектора Ж.Б.А. Леблона, согласие которого пойти на русскую службу царь считал за честь для России. Петр поставил перед Леблоном сложную градостроительную задачу: по фиксационному плану Трезини и, возможно, по видовым гравюрам А.Ф. Зубова «сочинить» план новой столицы с центром на Васильевском острове.
Петр предполагал позже совместить уже утвержденный им перед отъездом василеостровский проект Трезини с проектом Леблона, который тот завершил к началу 1717 г.[165] Образцом для подражания Петр, как нетрудно догадаться, снова выбрал Амстердам. Позже царь потребовал, чтобы «все каналы и по бокам их улицы дабы шириною были против Эреграхта (главного канала. – Е. А.) Амстердамского»[166]. Это распоряжение кажется теперь непонятным. Буквальное толкование указа означает, что все каналы в Петербурге (прежде всего на Васильевском острове) должны были быть шириной с самый большой амстердамский канал. Конечно, такую египетскую работу в России, не жалея людей и денег, совершить было можно, но все же здравый смысл должен был протестовать против этой фантастической затеи. Указ этот, естественно, не был осуществлен.
Отступление:
Амстердам – город петровской мечты
Гуляя по Амстердаму вдоль его нарядных улиц и набережных каналов, нельзя не поразиться архитектурному своеобразию этого города. Плотно прижавшись друг к другу стоят дома: узкие – в два-три окна (ведь налог с домовладельцев зависел от ширины фасада!), высокие – в четыре-пять этажей, потемневшие от времени, но со сверкающими ослепительной белизной наличниками. Почти все они чуть-чуть наклоняют вперед свое «чело» – конек, на котором укреплена толстая балка. Так нужно, чтобы с помощью блоков через эту балку можно было поднимать на верхние этажи и чердаки-склады ящики, бочки, кули, словом, всякий груз, которым богатела купеческая Голландия.
Высота у амстердамских домов самая разная, причем три этажа одного дома бывают выше, чем пять у соседнего с ним. Дома стоят ровно в ряд, но это не строй солдат, поставленных по ранжиру. Это ряд бюргеров, разного достатка и возраста. Один – длинный, сухопарый, богатый, в дорогой «шапке», его фронтон украшен волютами (каменными завитками и волнами). Рядом – другой бюргер, низенький, победнее первого, в простом «колпаке», но он тоже гражданин великого купеческого города, ему присущи достоинство и уверенность честного труженика. А вот стоит пузатый дом-купчина, плотно прикрывший окованными железом ставнями двери и окна своего склада от чужого завистливого глаза – мало ли что он привез из Батавии или Кюрасау!
Фронтоны амстердамских домов такие разные, что при виде их глаза разбегаются, но, присмотревшись, можно угадать в них некую систему: все фронтоны, навершия, при всем разнообразии их форм и украшений, относятся к одному из трех типов: «лестница», «колокол» или «шея». Посмотрев на первые этажи домов, заметишь, что все главные двери выкрашены в один и тот же цвет темной зелени – знаменитый «староголландский» (мы его видим еще на картинах «малых голландцев»), – так строго предписывает закон. Нужно, чтобы почтальоны, пожарные и полицейские безошибочно находили среди прочих настоящую входную дверь! Эх, как бы и нам так совместить свободу и порядок, разнообразие и регулярность! Вот о чем, вероятно, думал петербургский мечтатель, гуляя по набережным-улицам Амстердама в свой приезд сюда в 1716 г.
Не получилось! Как тут не вспомнить слова В.О. Ключевского о том, что Петр «надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два в. и доселе неразрешенная»[167].
Одобрил царь и леблоновский проект образцового дома для богатых – «именитых». Правда, при этом он
