ничего увидеть, и вместо реки чернел длинный змеистый провал, от которого поднимался туман.
– Отвернись. И не отсвечивай тут своим торсом, – сказала Лиза и, скинув одежду в чужую лодку, зашла в воду, прикрывшись руками.
Они доплыли до острова, немного полежали на отмели и, услышав гуляющую рыбу – подпрыгивающую над водой и плюхающуюся обратно шлепками, – решили возвращаться.
– Ты знаешь, – сказал Глеб, одеваясь, – эта нехорошая девочка… лезла до меня на бугре.
Лиза усмехнулась:
– Она затем и побежала, видно, не договорили вы с ней.
– Да, не договорили, – отозвался Глеб. – И не будем.
Дождавшись, когда Лиза оденется, он подошел к ней и, набросив ей на плечи фуфайку, взял за руку и прижал ее к груди. Грудь его была голой, без волос и почти мальчишеской, да еще холодной от реки. Лиза накинула капюшон толстовки на влажные волосы, но все равно ей было холодно. Глеб подышал ей на руки.
– Я сдержался, я не стану больше с ней… – сказал он тихо, – бегать. А уж глядеть не стану совсем. Там все равно ничего не выглядишь.
Лиза ждала, что он ее поцелует, что как-то приблизится, но он, дождавшись молча, пока ее руки не станут теплыми, отпустил ее, отвязал Реву и, поднимая Лизу в седло, улыбнулся.
Наутро Глеб прикатил Лизин велосипед от Мешковых. Да, он был другого цвета, но совершенно исправен, а на раме было написано белой красочкой:
«Велосипед Девочки Лизы. Кто возьмет – тот сдохнет».
Это позабавило Лизу. Она даже слезу пустила.
Глава четырнадцатая
На песках
На днях москвичи купили алюминиевый катер. Пригнали его из-за третьего поворота реки, с Юрасова, через затон. Григорьич млел от счастья.
Три дня не мог нарыбачиться. Постоянно брал с собой то Нину Васильевну, то еще и Лизу, которая терпеть не могла сидеть среди реки в комарятнике и отбивать себе коленки.
– А! Вот если бы твои знакомые тебя позвали, тогда бы ты радовалась!
Лиза грустила.
Утром она ходила на Пески вместе с Лелькой. Лелька постоянно таскала ее за собой, и Лизе казалось, что Лелька вот-вот сдаст ее кому-то на погибель. Но не идти не могла, потому что ей хотелось видеть Глеба. Просто видеть.
Им встретился Серега Пухов на велосипеде.
– А! Елизавета! – гаркнул он, соскочил с велика и кинулся к Лизе. Стащив с нее соломенную шляпу, Пухов напялил ее на себя, а Лизу попытался поцеловать.
– Да иди ты на хрен! – крикнула Лелька.
Лиза недоуменно глядела на Пухова, отодвинувшись от его довольно симпатичного лица.
– Так что, будешь со мной гулять или тебе надо еще подумать? – спросил Пухов, выглядывая одним глазом из-под шляпы.
Лелька смеялась в сторонке, Лиза убийственно смотрела на Серегу, думая, как ему лучше наподдать: чтоб он сразу окуклился или чтобы покашлял.
– Я тебе уже сказала… отвали!
– А я думал, ты передумала!
– С какого перепугу я должна передумать?
– Ну, ты же… – и Пухов подошел ближе, выпятив грудь. – У Лельки… отбила жениха, а так нельзя.
Лелька превратилась в слух.
– Я никого не отбивала. Это исключено, – покраснев, сказала Лиза и, вырвавшись, пошла быстрым шагом к Пескам.
Пухов сел на велик. Что-то сказал Лельке и покрутил педали дальше, вопя какую-то песню. Лелька догнала Лизу.
– Вопрос такой! – задыхаясь, сказала она. – На кой мне этот козел! Он же козел! Ты просто не знаешь!
Лиза резко остановилась:
– Этого нельзя утверждать. Тем более что вы тоже меня не знаете. А я могу точно так же оказаться… кем угодно.
И пошла дальше молча.
Пески – берег маленькой протоки – находились недалеко от колхозных сараев, грустно разваливающихся после девяносто второго года. Года, уничтожившего колхоз «Красный ленинец».
Колхоз теперь существовал только в усеченно-обреченном варианте. Земли сдавались арендаторам, но выводились в собственное пользование председателя через странную, полузаконную схему местной администрации. И вот уже председатель разводил на этих землях свои мелкие хозяйства, а доход от них складывал в свой карман.
К счастью, местный народ еще не настолько обнищал, чтобы не держать хозяйство. У каждого имелись корова, телята, свиньи. Иногда лошади, если в семье был и парень-помощник. На этих парнях держалась заготовка кормов для скота. Но если не было парня или семья сильно пила, то о хозяйстве и речи не было. В лучшем случае такие семьи побирались по соседям, помогали за еду и семена, работали на поденной или наемной работе. Так работал отчим Глеба, Адольф Белопольский, когда его выгнали из колхоза за пьянку. Так работали многие, кто еще не получал долгожданной пенсии. На пенсии можно было жить и пить. Не спивались только старики, у которых были старая закалка, минимум возможностей и умение жить в аскетических условиях.
Молодежь старалась ухватить побольше. Уезжала, бежала прочь, едва окончив школу, чтобы через несколько лет – неустроенной, побитой, лишенной надежд – вернуться и устроиться к арендаторам или на лесоповал.
Глебу бежать было некуда.
Мать сильно болела, да еще иногда пила. Маленький Яська пока не ходил в школу, а Маринка выросла в красавицу, которую нужно было защищать от поползновений ухажеров и беспардонных охотников еще несколько лет, пока не выйдет замуж.
Глеб хотел рассказать Лизе, как и почему он бросил школу. Но не мог.
Он помнил, как пришел в седьмой класс. Как приехавшая из Косы-Слободки его бабушка – аккуратная, красивая и нестарая женщина с прической и маникюром – купила ему «цивильный» костюм и новые туфли. И каким он вернулся домой? Хождение в школу, когда у тебя дома вечные драки, голод и беременная несчастная мать, было бы преступлением. Глеб не мог на это пойти. Как только бабка уехала в Одессу, он бросил школу.
Работа приносила ему хоть какие-то деньги и относительный покой. На все лето он устраивался пасти «людских» коров и с каждого двора получал по несколько рублей. Иногда, когда нарисовывалась более денежная работа, он брал в смену Бориса Гапала, своего верного друга. Сироту и главу семьи.
Гапал тоже настрадался в жизни.
Несколько лет назад его мать убила топором отца, разрубив ему голову на пороге. За битье и пьянку. Ее посадили на восемь лет, младшую сестру забрали в интернат, а шестнадцатилетний Борис остался с бабкой и тремя младшими детьми. Бабка умерла через год, и Борис начал пить. Ему светила армия, но подобных ему отправляли только в стройбаты.
Словом, Борис нехотя ждал армию, пытаясь как-то выжить со своими малолетками, чтобы их не забрали в интернат. К счастью, места в ближних интернатах не
