с поцелуями нырнуть ко дну, купаясь среди звезд, которые не выбирали, река им или небо служат полотном. Поцелуи… когда они будут и будут ли? На следующей неделе должны были приехать Ленусь с Мишуней. Они точно испортят это все. Им все не понравится.
Глеб частенько подмигивал Лизе и хитро жевал папиросу. Временами между работой он выходил из ворот, она выбегала как будто не к нему, и Глеб доставал ей из-за пазухи розу, заранее втайне сорванную с куста, или засушенного громадного мотылька, или горсть смородины из кармана.
Как-то Лиза, прихватив корзинку, бегала по лесу с Маринкой, Ватрушкой и ребятами. Они скакали через окопы. Тут откуда-то вышел Глеб. Он пошел прямо к пестрой толпе, побежавшей к нему. Мальчишки – за «прикурить», Маринка и Ватрушка – просто пообниматься. Глеб покружил девок, отсыпал ребятам табака, и те сразу же передрались, пока делили газетный лист. Лиза стояла поодаль, ходила, вроде бы ища грибы, и Глеб приблизился, оглядываясь на ребят.
– Жених и невеста! – истошно выкрикнул самый маленький из ребят, Степка Мешков.
– Заткнись, шишкин бобрик, – махнул ему по кепке брат Макс, – еще раз скажешь – мордой об сосну тебя.
– Об сосну, об сосну! – заревели ребята, падая на мох и смеясь.
Маринка и Ватрушка тоже заржали, как две молодые лошадки, и отвернулись. Глеб остановил Лизу у сосны, перегородив ей путь рукой.
– Дети же смотрят… расскажут… – пожурила его Лиза, – что ты творишь…
– Сейчас возьму и поцелую тебя при всех…
– А-а-а… вот ты как… Сначала догони!
Глеб намотал на палец длинный локон Лизы, выбившийся из-под косынки, и отпустил. Тот упал ей на грудь, Лиза вздрогнула и побежала. Глеб побежал за ней. Она, смеясь, перепрыгивала через окопы, неслась вперед, откинув корзинку, и вдруг, перескочив самый большой окоп, охнула и села, поджав ногу.
– Что, подвернула? – задыхаясь, бросился к ней Глеб. – От меня еще никто не убегал. Зачем пыталась?
Лиза не могла сказать ни слова от боли. Наступить на ногу тоже не могла. Компания ребят и девчонки уже ушли по тропинке к селу, выходить из леса, и они с Глебом были теперь наедине.
Глеб поднял ее на руки, легко, как куклу, и понес по отлогой стороне окопа на песчаную полосу.
По полосе они шли, как казалось Лизе, бесконечно. Когда он вынес ее прямо напротив дома, нога опухла, но Лизе пришлось пройтись несколько метров. Глеб кинулся к ней домой, выскочил Григорьич с бинтом, но Глеб отобрал его.
– Я виноват… бегали по окопам… Допрыгались.
– Ай, дурнына! – крякнул Григорьич и, глянув строго на Лизу, ушел.
Глеб, поставив ногу Лизы на свое колено, встал на другое и начал осторожно бинтовать. Нина Васильевна ругалась на огороде на высохшие без полива помидоры, перекрикивая соседских несушек и входя с ними в стройное голосовое исполнение. Лиза, опустив руки и тихонько жалобно попискивая, глядела на Глеба не отрываясь, так, что он, подняв голову, встречал ее взгляд, полный и боли, и вполне теперь понятного ему томления и нежности.
– Ну что ты смотришь на меня так… – сказал Глеб, улыбаясь немного и заканчивая бинтовать Лизину лодыжку. – Не смотри. Не надо так смотреть. Я все понимаю, мабуть, не божевильный* совсем.
– Я, наверное, тяжелая… для тебя…
– Своя ноша не тянет, – ответил Глеб. – Взялся за гуж… не говори, что не дюж…
– Как ты это уже понял? Этого нельзя так сразу понять.
– Я… наверное, умный… немножко. Да и видно всегда по скотине, сколько она будет весить, когда ее на плечо взграбастаешь.
– Обижаешь, да? Я вот сейчас пну тебя в твою наглую рожу…
Тень улыбки тронула губы Глеба, но в глазах блеснула тревога и что-то тяжелое, масляное, от чего так просто не проплачешься.
Он встал, отряхнул колено и помог Лизе дойти до крыльца. Там она попрыгала уже сама, а на крыльце, остановившись, шепнула ему:
– Я до завтра отлежусь и снова буду бегать.
– Бегай сколько хочешь… бешеная белка… – ответил Глеб с улыбкой.
Лиза потащилась в постель, сохраняя эту улыбку как лучшее, что видела сегодня.
* * *
Они сидели в лесу напротив дома Лизы. Ребята пекли картошку и жарили на прутьях плотву.
Глеб, Степан, Макс, рыжий Перепеленок по кличке Чубайс и дети почтарки – Блондинка и Шнурок – сегодня собрались «чисто мужской» компанией.
Дрались, бесились, играли в двадцать одно и покер. Макс рассказывал, как застал сестру Ульянку дома с парнем.
– И что ты сделал? – спросила Лиза. – Рассказал родителям?
– Нет… я просто услышал, что они там у нее за загородкой кровать ломают… и вышел. Вообще, было стремно. И не знал, что делать.
– А батька твой Лельку в апреле побил, челюсть ей вывихнул, якобы ему привиделось, что она твою Ульяну плохому учит, – усмехнулся Глеб. – А Ульяна эта… всем и каждому.
Макс сокрушенно вздохнул:
– И чего эту Ульяну учить… она и так все уже знает, пока мать с отцом на работе…
– А ну, сдавай, чамарный!* – крикнул рыжий Чубайс, пихнув Макса ногой в рваной кроссовке.
Лиза сидела с перебинтованной ногой и смотрела на костер.
– Мама говорит, что от меня костром все время пахнет. Как от Жанны Д’Арк.
– Пусть говорит. Моя тоже говорит, – сказал Глеб.
Ребята побесились и, заметив через деревья пьяного в дугу Андрюху Хлусова на телеге, побежали его чморить: насели на телегу и, хоть Андрей и махал руками, сбрасывая их, налетали снова. Стукоток обитых жестью колес, визг и матерки мелких слышались до конца улицы. Так мелкие без вопросов удалились вместе с телегой и ее незадачливым водителем.
Лиза и Глеб остались одни. В окнах их домов, хорошо видных отсюда, горел свет. Но после погас. Лиза сидела рядом с Глебом, и он не знал, как хоть немного приблизиться к ней. Замотанная белой тряпочкой нога Лизы лежала на бревнышке, и Глеб иногда словно бы случайно дотрагивался до нее, а Лиза айкала и попискивала.
Он снова сильно переживал, видимо потому, что хмель не гулял в крови. Наконец он придвинулся, накинув Лизе на плечи свою теплую фуфайку, пропахшую табаком. Лиза положила голову ему на плечо. Он сполз с бревна, и ее голова оказалась у него на коленях. Он гладил Лизу по лбу, по вискам, по макушке, перебирая ее волосы. В Лизе что-то будто бы напряглось и зажужжало непереносимо и потаенно.
– У тебя в Москве, наверное, пруд пруди женихов, да? – спросил Глеб грустно. – Так, да?
– Нет… пока училась, влюблялась… но не любила. Был один, классный такой парень, светленький… Его сильно
