спать под другим одеялом. Сидела и водила пальцем по длинным вышитым стеблям, называя цвета роз, пытаясь понять закономерность узора.
Стоило мамам подружек Руби увидеть плед, они спрашивали, где такой купить, и Флора чувствовала себя до нелепого счастливой, отвечая, что его связала ее мать. Руби держала плед у себя на кровати до переезда в Лос-Анджелес, а потом Флора убрала его в чуланчик в прихожей, на случай, если захочется подремать. Они все верили в то, что плед обладает особой силой, силой Джозефины, потому что все, кто его брал, спали под ним как убитые, даже Флора, даже прошлой ночью. Невероятно, но прошлой ночью она уснула. Флора встала и выглянула в окно. Как отличался мир от того, что она увидела вчера утром, когда ее тревоги были куда прозаичнее, куда лучше поддавались решению. Зачем она стала искать фотографию? Почему не дождалась, когда вернется Джулиан? Почему она вечно, как терьер, роет землю, стоит ей чего-то захотеть? Почему, почему, почему? Руби скоро вернется от Ивана, и что тогда?
Надо бы сварить кофе.
Флора и раньше представляла себе эту сцену – день, когда Джулиан вернется домой и признается, что у него роман, или попросит разъехаться, или скажет, что несчастен. А кто не представлял, если прожил с другим человеком какое-то время? Если есть мозг? Если хоть отчасти догадывался, как устроен мир? Могло получиться, как у Флориной подруги Моны, она однажды стояла в кухне, бесилась, что раскладывает на смазанном маслом противне стопятидесятую упаковку органических рыбных палочек, не понимала, как могут дети по-прежнему любить рыбные палочки «Доктор Прегер», которые вроде как более полезны, но настолько гаже вредных… Мона украдкой подливала себе белого вина, и тут зазвонил телефон, и какой-то незнакомый голос велел ей срочно ехать в больницу, потому что ее мужа-марафонца сбила машина и он при смерти. Или как у Нади, чей муж упал на задней веранде, когда жарил на гриле сосиски, и умер от аневризмы. Или взять Марго и Дэвида – ухватили бога за бороду, ничто им не грозит, такие довольные жизнью, в пузыре успеха, а потом по камерам сердца проносится крохотный сгусток крови и разрубает жизнь надвое.
Бывает, что случается беда. И больнее всего тебе делают самые близкие люди.
Флора об этом знала. Она столько лет ждала несчастья, которое определит ее жизнь, потому что у всех ведь не по одной беде, по нескольку, разве нет? Но потом начала думать, что ей ничего не грозит (ох, глупое сердце), потому что у них с Джулианом случались маленькие беды. Психическая болезнь его матери и недолгая, но чудовищная битва с деменцией перед ее смертью. Внезапно обрушившийся на Джозефину рак легких, когда ее многолетнее курение потребовало вернуть кредит. Выкидыши Флоры. Вечная тревога из-за денег и работы. И она говорила себе (клише что, никогда не кончатся?), что все это сделало их сильнее. Сделало командой.
В тот год, когда Руби пошла в детский сад, браки вокруг них начали рассыпаться – те, что, казалось, не смогли пережить появления детей и необходимости сменить приоритеты. Словно эпидемия разразилась. Словно все, кто пережил младенчество своих отпрысков, подняли головы, перевели дух, и им не понравилось, что они увидели. Флора с Джулианом диву давались. «Ты можешь себе такое представить? Оставить детей? Начать с кем-то встречаться?»
– Я бы отправила свои озвучки, – шутила Флора. – Как я четыре минуты говорю про бытовую химию, тампоны, туалетную бумагу и финансовые услуги. Пригласить, что ли, на свидание своего агента?
Каждый раз, когда она в те дни уходила в магазин, Джулиан ее спрашивал:
– Ты ведь вернешься, правда? – изображая испуг.
Флору это всегда смешило, она чувствовала себя такой любимой. Довольной. Ее муж хотел, чтобы она вернулась. Ее муж боялся, что она уйдет.
Они с Джулианом не унаследовали стиль жизни; они создали свой с нуля – прекрасное, иногда пугающее, по большей части веселое существование, не имевшее ничего общего с его или ее детством. Флора считала, что это сделало их неуязвимыми, то, что им пришлось изобретать все самим, а не следовать приевшемуся заведенному порядку. Понемногу она перестала бояться, что ее брак разрушится, ничем существенным это не подкреплялось, и было ощущение, что ей повезло проскочить. Но оставалась тревога из-за того, что это она настаивала на браке, а Джулиан уступил, и однажды ей, возможно, придется заплатить за то, что так упрямо верила: вместе их жизни станут лучше.
И вот куда это ее привело; куда это их привело. Флора чувствовала одновременно и ужас, и облегчение. Ужас, потому что – как они это переживут? (Сидни! Почему надо было выбрать кого-то настолько недостойного? Это просто оскорбительно.) А облегчение – потому что можно было перестать ждать. Беда случилась.
«Прости. Мне так жаль». Прошлой ночью Джулиан сказал это, наверное, раз сто, но «прости» было у него вроде нервного тика, мгновенным ответом почти на все. Так было всегда. Джулиан извинялся даже за то, что не имело к нему никакого отношения, и хотя в минуты просветления Флора понимала, что его извинения – это форма эмпатии, еще ей казалось, что это отчасти прием, чтобы обезоружить ее, – и кого угодно! – помешать возразить и не дать расстроиться. Теперь она видела все эти «прости» совсем в другом свете. Джулиан извинялся не потому, что ей не досталась роль, или Руби весь день вела себя как чудовище, или свинина сгорела, пока Руби вела себя как чудовище, – он извинялся за свои грехи. «Прости, прости, прости!» Танец, в который Флору вовлекали, но которого она не понимала. «Ты слишком часто извиняешься», – иногда говорила она Джулиану. Ха.
И ужасно было, как легко Флора представляла Джулиана и Сидни вместе. То, что Джулиан был объектом желания и в компании, и в большом мире, само по себе Флоре нравилось. Она видела, что Джулиан эмоционально открыт до такой степени, какая большинству и не снилась. Он спокойно обнимал людей за плечи или в порыве чувств прижимал к себе. Он всех утешал и подбадривал. Флора годами наблюдала, как с Джулианом флиртуют другие женщины – и мужчины, – и всегда поражалась его тонкости, его способности вести беглый огонь достаточно долго, чтобы другой не чувствовал себя отвергнутым, но недостаточно долго, чтобы создалось ложное впечатление. Или она просто видела то, во что хотела верить?
Прости. Прости.
Она услышала, как Джулиан спускается по лестнице, и попыталась разобраться в своих чувствах. Ей его не хватало; она его ненавидела. Она хотела, чтобы он ушел; ей было нужно, чтобы он остался. Флора не осознавала, сколько сил вложила в мифологию своего брака, пока он прошлой ночью не рассыпался прахом. Она
