перейти на шаг.
– Трупарь – пропойца и… Да он сам решит, что ему померещилось! Надеюсь…
– Одежду-то мы снять не успели. Надеюсь, ваш проницательный батюшка не выйдет по ней на моих дядюшек, – с сомнением пробормотал Йоэль.
– Митя? Что это ты тут? – раздался за спиной удивленный голос.
– Отец… – безнадежно вздохнул Митя.
Глава 19
От барышень прохода нет
Лицо у отца было уставшим – будто спал он мало или не спал вовсе. Под глазами залегли синие тени. Маячивший за его спиной усатый городовой с любопытством поглядывал поверх стопки пухлых канцелярских папок то на Митю, то на альва. Жандармский ротмистр Богинский, как всегда подтянутый, держался чуть в стороне, но его взгляд сперва скользнул по Митиным растрепавшимся волосам, потом уперся в шею с запекшимся следом пореза:
– Первый опыт бритья, Дмитрий?
– Действительно, эк ты неловко… – Отец поглядел обеспокоенно. – Сказал бы, я б тебя научил…
– Ничего, я… – Митя подтянул ворот сорочки и беззастенчиво объявил: – Это вот маэстро Йоэль был несколько неловок!
Альв воззрился на Митю в возмущении.
– Булавку воткнул? Не иначе как во всю длину, – вздернул брови ротмистр. – Мне казалось, вы шьете только на дам, господин Альшванг.
– Маэстро уже случалось обшивать мужской пол, – объявил Митя.
И ведь чистейшую правду сказал: мертвецу в переулке альв штаны подшивал? Подшивал!
– Так что я не первый. Да и я настаивал.
– Напористости господина Меркулова-младшего трудно противостоять, – светски улыбнулся альв.
– Стоило ли так давить на господина Альшванга, если к твоим услугам скоро будут лучшие столичные портные.
– Они не альвы, – мгновенно помрачнел Митя.
– Готовите триумфальное возвращение, Дмитрий? – протянул ротмистр. – Уверен, когда вы назовете своего портного – Альшванг из губернии! – Петербург будет потрясен.
Будь в городе лавочка по продаже издевки с сарказмом, Богинский стал бы ее бессменным поставщиком!
Йоэль вспыхнул: мраморной белизны альвийский лоб вдруг пошел совершенно по-человечески некрасивыми красными пятнами, а кончики острых ушей аж засветились, как два фонарика.
Митя зло прищурился: ротмистр намекает, что его альвийский портной недостаточно хорош, потому что еврей? А не много ли этот жандарм на себя берет?
– Разделяю вашу уверенность, Александр Иванович, – мягко улыбнулся Митя. – Это ведь серьезные господа из жандармского управления сперва думают: кто альв, кто еврей, кто дворянин, а кто разночинец. А мы, светские щеголи, первым делом ценим хорошо исполненную работу и пребываем в наивном убеждении, что ладно скроенный сюртук национальности и вероисповедания не имеет. Так что да, я уверен, достоинства гардероба от господина Альшванга скажут сами за себя.
– Замечательно, что светские щеголи не вмешиваются в дело государственного управления, правда, ротмистр? – усмехнулся отец. – А то невесть до чего б дошли: может, даже и людей стали бы оценивать… как сюртуки. По достоинствам.
«И не говорите! – уныло подумал Митя. – Как так вышло, что с вами, господа, я почти настоящим рэволюционэром сделался?»
– Что ж, если вы так прекрасно ладите, оставлю вас с вашими сюртуками. Пойдемте! – скомандовал отец, и Богинский разом с нагруженным папками городовым, направились ко входу в участок. – Передай тетушке, что я сегодня поздно… – увидел, как Митя сморщился и мученически вздохнул. – Из-за чего вы опять не поладили?
– Тетушка обижена, что я не уступил им с Ниночкой очередь на пошив у господина Альшванга, – отчеканил Митя. Он ни мгновения не сомневался, что сейчас его будут укорять.
Отец в очередной раз страдальчески вздохнул:
– Митя, я понимаю, что одежда это… нечто важное и дорогое для тебя… Хотя, видят Предки, не понимаю почему! Но… сейчас выходит, ты, отважный боец, встретивший варягов с топором в руках, состязаешься с дамами за… рюшки? Кому их раньше пошьют? – Губы его расползлись в неудержимой улыбке, и он самым натуральным образом захихикал.
«От этих дам никаким топором не отмашешься!» – злобно подумал Митя, глядя на безобразно потешающегося отца. Вот почему так? Ты то сражаешься, то интригуешь, то упокоиваешь, то поднимаешь… и все это ради приличного гардероба! Но стоит появиться дамам – и ты уже обязан уступить все, за что боролся. Даже почти что с боем добытого альва – просто потому, что они… дамы. И если Митя лишит их новых платьев, то будет единодушно признан в свете тираном, деспотом и хуже того – скупердяем. А если они лишат Митю нового гардероба, то… их никто не осудит, потому как они же дамы, им нужнее. Натуральное, как говорили древние римляне, discrīminātio! Хоть и впрямь в борцы и рэволюционэры подавайся!
– Господин Альшванг, я просил бы вас о любезности! – сквозь сцепленные зубы процедил Митя. – Могли бы вы… после того как озаботитесь моим гардеробом… сшить моей кузине Ниночке платье… два… нарядное и повседневное. За счет моего ежемесячного содержания. – И злобно уставился не на альва – на отца. Дескать, доволен?
Альв не ответил, но голову наклонил благосклонно – вроде как согласился.
– Только Ниночке? – усмехнулся отец. – Тетушку не облагодетельствуешь?
– Разве я похож на святого? – с ледяной яростью поинтересовался в ответ Митя.
– Не ерничай! – поморщился отец.
Из дверей участка вдруг вылетел давешний городовой, уже без папок, и со всех ног ринулся к отцу.
– Ваше высокоблагородие, имею честь доложить, трупорез-то наш… того… в мертвяках запутался. Не сходятся они у него: то есть, то нету!
– Пьян? – брезгливо спросил отец.
– С похмелья, – не стал отрицать городовой.
– Мертвые поднимались?
– Да сейчас вроде лежат смирнехонько, но надо, чтоб вы глянули, опытным глазом-то…
– Мы, пожалуй, пойдем. – Митя уцепил альва за локоть и торопливо поволок прочь.
Они отшагали почти квартал, когда Йоэль вдруг задумчиво сказал:
– А рюши… или как ваш батюшка выражается, рюшки… вам не пойдут.
– Почему это? – возмутился Митя. – У меня была сорочка с таким пластроном… – Он пошевелил пальцами, изображая на груди сорочки нечто вроде оборок. – Из лионского шелка! Изрядно мне шла.
– Тогда, может, и шла, – покачал головой альв. – А к тому времени, как я с вашим гардеробом закончу… Нет, не пойдет! – и отрешенным взглядом уставился внутрь себя, перестав отвечать на вопросы.
Оставалось лишь надеяться, что там – внутри себя – он видит Митины новые сорочки, пусть даже без пластрона в оборках.
– Что ж, не буду вас задерживать, маэстро. Касаемо же нашего общего дела: сообщу, как только мы будем готовы.
– Кто такие эти мы и что все вы собираетесь делать, вы, господин Меркулов, мне сообщать не собираетесь.
– Не собираюсь. Равно как и всем нам вовсе не следует знать, что в деле участвуете вы. Хватит, что я знаю, – довольно закончил Митя.
Как же приятно чувствовать себя великим интриганом, держащим в руках нити сложнейшего предприятия и использующего всех как марионеток. Когда только ты знаешь все, а все остальные не знают даже о существовании друг друга. А уж тем более не знают, что за сложной интригой с железом прячется еще одна – сложнейшая, направленная против Лаппо-Данилевских. Любая правильная интрига должна обязательно содержать второе и третье дно, а настоящий ловкий интриган – преследовать не одну, а несколько целей. И он, Дмитрий Меркулов, докажет, что он достойный выученик светского общества… если, конечно, для начала придумает, как доставить железо в город так, чтоб никто не заметил и не перехватил. Иначе вся его великая сложная интрига превратиться в дурь зарвавшегося мальчишки!
– Я буду вам признателен, если вы продолжите присматривать за господами заводчиками.
Митя прощально кивнул и быстрым шагом направился в сторону дома Шабельских. Постоял на противоположной стороне улицы, внимательно разглядывая окна с одинаковыми портьерами – там, как он знал, были комнаты сестричек. Подумал немного и направился к черному ходу. Судьба у него нынче такая: ходить через черный ход.
Там ему повезло больше – не прошло
