у нас не осталось лакеев, только сторож, а он, знаете ли, пьет. – Ада поморщилась. – Так что провожатый из него не очень хороший. Но главное, ни папá, ни мамá не желают, чтобы я посещала эти собрания.
– Почему?
– Им не нравятся те, с кем я там встречаюсь. Они не нашего круга, впутаны в дурные дела, рано или поздно за них возьмутся жандармы, а поскольку сюда, к нам, ссылают неблагонадежных из центральных губерний, то уж отсюда всех отправят прямиком в Сибирь – и меня вместе с ними! После чего я буду безнадежно скомпрометирована, и меня уже никто не возьмет замуж. И Лидию из-за меня не возьмут, и Зину, и Капу с Липой, и даже Алю! Некоторым из моих друзей отец попросту отказал от дома за их высказывания о положении народа. А когда я вступилась, назвал меня предательницей, – сказано было так легкомысленно-беспечно, что сразу понятно: слова Родиона Игнатьевича весьма задевают Аду.
– Но ведь это же правда, – вздернул бровь Митя.
Ада отпрянула, будто он ее ударил, и попыталась убрать руку со сгиба его локтя, но Митя придержал ее тонкие невесомые пальчики.
– Я не слишком разбираюсь во всех этих… «Земля и воля», «Черный передел», «Народная расправа», «Народная воля», «Южнорусский рабочий союз»… – Он пошевелил пальцами, пренебрежительно сгребая всех господ рэволюционэров в одну кучу.
– Не слишком? – неожиданно ослабевшим голосом повторила Ада, а Митя смутился.
Все верно, в свете о столь грубых и ничтожных материях не говорят, зато говорят в полицейских участках и жандармском управлении – хочешь не хочешь, а наслушаешься. Но вот настолько забыться, чтоб выдать свою осведомленность… Предки, какой mauvais ton! Стыдно.
– Но право же, Ада, суть всех этих народников, анархистов, теперь еще в Германии новомодные марксисты появились… – если уж выказал неприличную осведомленность – отступать поздно. – В том, что они придут к власти – и семейство Шабельских лишится всего, что составляет привычный для вас образ жизни. Как там… «Земля Божья, а не помещичья, все равно как вода, воздух или солнце. Если я скажу, что солнце – мое, вы же не будете мне платить за то, что оно светит?»
– «Сказка о четырех братьях»? – Ада остановилась, глядя на Митю в полном ошеломлении. – Вы… читали?
– Попадалась… в конфискованной литературе, – сухо обронил он.
А что еще было делать, пока, тренируя навыки автоматонной езды, возил отцовских сыскарей на казенном пароконе? У отца в участке изъятые пропагандистские брошюрки стопками валялись, вот и читал, дожидаясь следователей.
– Ах, ну да, конечно… – Ада расстроилась почти до слез. Кажется, она уже успела в своих фантазиях причислить Митю к тайным симпатикам рэволюционэров. – Только я не боюсь чего-либо лишиться, потому что в нашей нынешней жизни безмерно много лишнего, ненужного! – Она воинственно сверкнула стеклышками пенсне. – Когда я окончу восьмой класс, смогу сама преподавать в гимназии и буду получать жалованье. Мы уже сговариваемся с другими девочками из нашего класса, чтоб снять квартиру и жить вместе. Нашего жалованья вполне хватит на все нужды, даже на приходящую прислугу! – Она с торжеством поглядела на Митю.
– Ваши сестры могут с вами не согласиться.
– Ах, оставьте! Почему мои сестры заказывают себе десятое платье и дюжинную пару обуви, а работницы ткацкой фабрики, – тон ее наполнился ядом, – латают единственную юбку, в которой ходят и зимой и летом!
Митя покосился на Аду. Она просто так сказала или знает историю Леськи? И кто рассказал – Даринка?
– Если мои сестры не станут желать излишнего, они справятся с жизнью своими силами. Зинаида могла бы зарабатывать на автоматонных гонках, да-да! А может, даже и строить их не хуже мужчин, если бы ей только позволили! – Глаза у Ады заблестели. – Капа и Липа… не знаю, чем они займутся, наверняка это будет нечто… ошеломляющее! Но занятие себе найдут непременно. Аля… она не только поесть любит, но в свои тринадцать готовит лучше нашей кухарки. Но, конечно, девушке дворянского происхождения невместно проводить время на кухне! Так что поверьте, ни одна из нас не пропадет. Разве что Лидия…
– Лидия выйдет замуж за одного из ваших друзей, когда те придут к власти, и он обеспечит ей и десятое платье, и дюжинную пару обуви, – меланхолично сказал Митя.
Ада даже остановилась и все же выдернула руку из-под его локтя. Посмотрела на Митю огромными, невероятно серьезными глазами и с чувством сказала:
– Поверьте, они не такие! Вот вы сами убедитесь – мы почти уже пришли.
И указала на с немалым вкусом сделанную вывеску над вовсе даже не мелкой, а вполне пристойных размеров лавкой. Пристроенная к стене кованая лестница вела на второй этаж. Ступеньки забренчали под ногами, и тогда Митя тихо спросил:
– А… Даринка? Дарья… Чем она займется, если не будет имущества Шабельских, за которым она должна присматривать?
– Станет свободной, – грустно ответила Ада и со вздохом добавила: – Может быть… Ведь кроме нас есть еще и Петька, а он – создание совершенно беспомощное.
Митя удивленно посмотрел ей вслед: если уж барышни мечтают о независимости, то уланский офицер должен как-то… дать лад собственной жизни. Но, кажется, Ада была серьезна.
– Я часто думаю об этом… Вот мы все разлетимся так или иначе… А Даша так и останется где-нибудь в имении вечно нянчиться с Петькой! Разве это судьба для девушки? – Она ступила на площадку, отгороженную кружевом перил, и отрывисто постучала в окованную железом дверь.
Та немедленно распахнулась, и в проеме появился улыбающийся Тодоров:
– Ада, я ра… О-о-о! – Вид маячившего позади Ады Мити заставил его замереть, как Лотову жену[20], и тут же расплыться в восторженной улыбке. – Вы пришли! Надо же, в самом деле! Заходите же скорее! – и без всякого стеснения ухватив Митю за рукав, затащил внутрь.
– Новый гость? – Навстречу им вышла красивая, чуть полноватая дама с толстой косой, короной уложенной вокруг головы. – Поставлю еще чашку.
– Да, мама! Мы даже не рассчитывали на Дмитрия, а он пришел! – весело откликнулся Тодоров и, не озаботившись представить Митю даме, поволок дальше. Вот же… невежа.
А вот дом Мите неожиданно понравился. И подумать не мог, что ему может понравиться квартира над лавочкой, но здесь было непривычно мало мебели и много простора. Занавеси из легкой ткани вместо привычного пыльного бархата колыхались под ветерком, пол выложен светлой доской и блестел от воска. А редкие безделушки отличались изяществом и были расставлены так, что мгновенно приковывали взгляд. У кого-то в этом доме отличный вкус, столь необычный для простолюдинов.
– Смотрите, какой сюрприз! – завопил Тодоров, почти вталкивая Митю в комнату.
В небольшой гостиной воцарилось каменное молчание. Сидящие вокруг круглого стола под лампой с солнечно-золотистым абажуром юноши и барышни – всего человек семь – начали медленно поворачиваться к ним.
– Неприятный, – хмуро буркнул гимназист Гирш.
Сидящий рядом парень постарше, здоровяк, похожий на принарядившегося грузчика, ахнул, переводя взгляд с Тодорова на Митю:
– И вправду Христо сынка полицейского начальника пригласил! А я думал – шутишь!
Сидящие начали переглядываться, прокатился шорох… Троица барышень за столом придвинулись друг к дружке поближе, будто опасаясь от Мити нападения.
– Дмитрий – мой гость, – внушительно объявил Тодоров.
– Тодоров сошел с ума, – меланхолично сказала девица в блузе с пышными рукавами и широкой юбке. Таких, кажется, называют «лампочками».
– Дети… Пейте чай и не ссорьтесь! – Мама Тодорова поставила на стол еще одну чашку и, одарив всю компанию строгим взглядом, вышла.
– Ну что ж… Присаживайтесь. Не будем сердить мадам Тодорову. – Здоровяк-«грузчик» со скрежетом отодвинул стул за спинку. И усмехнулся, разглядывая Митю будто мешок, который предстояло закинуть на склад. Желательно на самый верх штабеля.
Митя молча повернулся к позабытой всеми Аде и… повел к стулу ее. Усадил. Ада потупилась, но сидела очень прямо, чувствуя скрестившиеся на них взгляды.
– Цирлих-манирлих! – фыркнула «лампочка». – Еще руку поцелуйте!
Митя
