class="p1">Я замер.
За проволокой — мужчины и женщины. Полуголые, исхудавшие, многие на четвереньках. Несколько — с ошейниками. Некоторые — с клеймом на груди.
Они не говорили. Не смотрели в мою сторону.
Как будто не верили, что кто-то может прийти снаружи.
Внутри — большой двор. Угол скинутых тел — не шевелящихся. Отдельная клетка — с ребёнком. Один ребёнок. Живой. Он просто сидел, качаясь, как маятник.
Я чувствовал, как во мне застывает кровь.
В первой крепости всё было иначе.
Там люди работали, имели дома, улыбались — пусть и под страхом. Там был договор.
Здесь — скотный двор.
Над воротами — эмблема. Три когтя, переплетённые с веной. Я запомнил.
Под ней — охранник. Вампир, в доспехах, с алебардой. Спал. Солнце било прямо в лицо, и он лениво прикрывался накидкой.
Я не стал атаковать.
Пока нет.
Я отступил назад в тень, сел на корточки.
Город говорил со мной через смерть.
Я чувствовал — этот вампир, что правит тут, не скрывается. Он не стыдится того, что делает.
Он считает это нормой.
Я вгляделся в людей за забором.
Они не дрожали.
Не просили.
Они просто… жили как могли.
А я — человек, посланный другим монстром, чтобы убить этого.
И сейчас, чёрт возьми, впервые не сомневался, что должен.
Внутри башни было тихо. Слишком тихо.
Пахло… как в сыром подвале, где кто-то когда-то сдох, и никто не стал проверять.
Я шагал по каменным плитам, тускло освещённым лампами в железных сетках. Свет — дрожащий, неуютный, больше мешал, чем помогал.
Первый этаж оказался не приёмным залом, как я ожидал. Ни следа парадности.
Лаборатория.
Грязная, пропитанная смертью, с каменными столами вместо алтарей.
На одном из них — мужчина, седой, с лицом, покрытым пятнами. Вены подведены к глиняным колбам. Его кровь — уже почти чёрная. Глаза открыты. Пустые.
Жив или мёртв — неважно.
Для них — точно неважно.
Дальше — ещё трое. На них кожаные фартуки, как у палачей. Лица спокойные. Один что-то капал в кровь. Второй помешивал содержимое чаши. Третий записывал.
— Слишком быстро умирают, — бубнил один. — Надо сокращать откачку, пусть слабее, но дольше.
— Или кормить меньше. Тогда организм дольше сопротивляется, — ответил другой.
Они не спорили. Просто уточняли методику.
Я остановился у стены, в тени. Смотрел. Не вмешивался.
Я не был здесь для того, чтобы спасать.
Завтра я уйду. Из этого мира. И всё сгорит или замёрзнет без меня.
Люди в клетках — не мои. Их страдание — не мой долг.
Даже если от него сводит зубы.
Клетки стояли плотно, как в скотобойне. Внутри — люди. Больше тени, чем тел. Кто-то тихо плакал. Кто-то просто смотрел в пол.
Никто не просил. Даже взглядом.
Никто не верил.
Я прошёл мимо.
Всё, что я мог им дать — это не выдать их местоположение. Не шуметь. Не привлечь лишнее внимание.
Жестокость — это одна сторона. Беспомощность — хуже.
Я вышел к лестнице. Башня поднималась выше. Возможно, там был архив. Или покои хозяина. Или сам он.
Но здесь, на первом этаже, я увидел суть.
Город мёртв.
А этот этаж — его гниющий корень.
Я задержался у двери. Обернулся ещё раз.
Мужчина на столе чуть шевельнул пальцем. Возможно, просто спазм.
Я не подошёл ближе. Не сказал ничего.
Просто продолжил путь вверх.
Потому что я — не их спасение. Я их забвение.
Лестница заканчивалась массивной дверью из чёрного дерева, украшенной серебряными шипами. Не замком — просто жестом. Стражи не нужно, когда ты уверен, что никто не дойдёт. Или не выйдет обратно.
Глава 15
Я толкнул створку. Дверь издала сухой скрип, как будто вздыхала мёртвой пылью.
За ней — покои. Высокий зал. Потолки терялись во мраке. Тяжёлые шторы из бордового бархата. Стены с портретами — искажёнными, злыми, как воспоминания сумасшедшего.
На троне у дальней стены сидел он.
Высший.
Худой, как высохшее дерево, кожа белее пепла. Глаза… не просто алые — светящиеся, горячие, как раскалённое железо. Они не смотрели, они прожигали.
Он улыбался.
— Человек. — Голос был бархатистым, глубоким. Ни капли страха. Только интерес. — Я ждал тебя.
Я не ответил. Просто сделал пару шагов внутрь. В голове — тишина. Только гул пульса в висках.
— Не часто ваши доходят так далеко, — продолжил он, не вставая. — Тем более, днём. Я оценил.
Он действительно был слабее. Днём вампиры медленные, уязвимые. Даже высшие. Но не беспомощные.
— Ты не дрожишь, — заметил он. — У тебя… другой взгляд. Холодный. Отрешённый. Ты не ради славы. Не ради кого-то.
Он встал. Медленно. Величественно.
— Ты — как я. И это… делает тебя ценным.
Он начал спускаться с платформы. Вблизи — ещё страшнее. Лицо без пор, гладкое, будто фарфоровое. Зрачки с вертикальными щелями. Пальцы длинные, с когтями, как у зверя, но всё же — изысканный, словно граф на приёме.
— У тебя есть выбор, человек. Ты можешь стать ничем — и умереть здесь, никем не запомненным.
Он приблизился. Не нападал. Просто наблюдал.
— Или… ты можешь остаться. Добровольно. Стать моим оружием. Моей правой рукой.
Он провёл пальцем по воздуху между нами. Я почувствовал, как будто воздух сгустился.
— Я дам тебе силу, которой у вас нет. Слуги, ставшие по воле, — иные. Мы не лишаем их воли. Мы лишь направляем.
Он замолчал, давая мне почувствовать тяжесть слов. Потом добавил тихо, почти ласково:
— Ты чувствуешь, как умирает этот мир. Ты знаешь, что всё, что вы строите — труха. Мы — порядок. Мы — продолжение.
Он протянул руку.
— Прими меня. И ты не умрёшь. Никогда.
Я смотрел на него. На руку. На лицо.
И ни на миг не почувствовал сомнения. Не потому что я знал, что он лжёт. Нет. Он говорил правду.
Именно в этом и была суть.
Правда была хуже, чем ложь.
Я не ответил сразу. Дал себе насладиться моментом.
— Ты ошибаешься, — сказал я наконец. — Я не как ты.
Он наклонил голову.
— Нет? Но ты не спасаешь. Не плачешь. Не зовёшь к свету. Разве не это делает нас одинаковыми?
Я чуть прищурился.
— Разница в том, что ты хочешь, чтобы это продолжалось. А я здесь, чтобы
