лесу жену Потапова. Иначе твой муж вырвет яйца мне, – снимаю футболку и стелю на ее сиденье, чтобы не поцарапала свою великолепную задницу.
Внутри гром и молнии. Даже акт вандализма над машиной не утоляет мою потребность крушить все вокруг. По дороге мы о чем-то говорим, но я ни хрена не соображаю, о чем. Вижу, как она трясется и говорю себе, что еду медленно, только потому что боюсь заморозить жену Потапова. Ни хрена! Я просто хочу, чтобы она, пусть даже ненавидящая меня, еще немного побыла рядом. Вспоминаю про толстовку в сумке со спортивными вещами, останавливаюсь, чтобы дать ей ее. И тут Ада окончательно срывает с меня чеку вопросом про поцелуй. И я решаюсь проверить, что же она на самом деле испытывает ко мне.
Происходит взрыв.
Мои принципы остаются под завалами всей той херни, что борется с моими инстинктами в голове. Я начинаю безудержно ее целовать, врываясь в ее рот своим языком. Меня трясет. Сначала от возбуждения. А потом от осознания.
Она не отвечает мне.
Она трясется от страха и рыданий.
Я отрываюсь от нее.
В ушах звенит. Плетусь в лес, подальше от нее. Мне нужно привести себя в чувство.
– Ты куда? Не уходи. Прошу, – она для приличия меня окликает. Знала бы ты, Ада, что внутри меня происходит, ты бы запрыгнула в тачку и умотала в свою Москву.
– Мне надо остыть. Пять минут. Надеюсь, ты не угонишь тачку, – на этих словах меня передергивает. Я ловлю еще одно гребаное дежавю.
Когда-то Кира бежала от меня в моей тачке.
Оборачиваюсь.
Силуэт Ады до одури напоминает Кирин. Что же со мной происходит? Я схожу с ума? Иду в глубину леса и начинаю херачить кулаками об дерево. Физическая боль не притупляется. Она смешивается с мыслемешалкой в голове. Насильно возвращаю себя к машине, когда слышу, как Ада сигналит.
– Это больше не повторится. Прости, – мой рот говорит то, что я не хочу принимать. Но игнорировать ее реакцию уже не могу. – Я все понял, Аделина. Тебе больше нечего бояться. Я накосячил, напридумывал себе чего-то… Как там говорят, мир, дружба, жвачка и давай останемся друзьями?
Веду себя и дальше, как идиот, протягивая ей мизинец.
Она беспокоится о дочке. Везу ее домой к Наталье Андреевне и собираюсь сразу же уехать, но меня останавливает Оливка.
А дальше.
Дальше этот бесконечный пиздецовый день заканчивается сказкой на ночь самой прекрасной девочке на свете и полуголой Аделиной в дверном проеме.
Я больше не могу вынести все это.
Завтра же с головой рюхнусь в работу, во что угодно, только бы отключить в голове мысли о запретной беглянке.
Какой-то шутник желал мне ада с телефона Киры? Так вот. Пожелания сбылись. Я прыгнул из ада своей вины по имени “Кира” в персональный ад по имени “Аделина”.
Глава 11
Аделина
– Ты же сказала Теме про парашют, про переломы, чтобы для него это не было неожиданностью, как для меня? – Мы с мамой проворачиваем фокусы с ее переодеванием на кровати в позиции лежа. Мама шутит, что не хотела добровольно заменить вечные джинсы на юбки и платья – гипс внес свои коррективы.
– Ага. Даже не верится, что сегодня, наконец, увижу сына. А как ты? Готова ко встрече? – Мама внимательно смотрит на мою реакцию.
– Нет, – шепчу и одновременно наблюдаю за Оливкой, которая играет на полу в новый конструктор, не хочу, чтобы она вникала в наши разговоры. – Мам, я не знаю, когда конкретно скажу ему, буду действовать по обстоятельствам. Но в ближайшее время. Слово скаута. И еще раз прости, что заставила врать и тебя.
– Знаешь, я так боялась, что ты что-нибудь с собой сделаешь сгоряча или сбежишь без обратного адреса, оборвав все связи, если я нарушу клятву, что пошла на этот шаг. Сначала врала из страха, потом по привычке. Но всегда надеялась, что однажды наступит день “икс”, и мои дети обретут спокойствие и счастье, – мама садится на кровать и начинает теребить пуговицы на платье. – Я понимаю, как сложно носить ложь внутри себя и как еще сложнее освободиться от ее оков. Я тебя не осуждаю. Сама наворотила делов в молодости. И до сих пор расплачиваюсь за свои грехи.
– О чем ты, мама? – Вспоминаю, что не в первый раз она говорит о тайнах прошлого. – Расскажешь?
– Расскажу. Это не просто. Поэтому я понимаю, каково сейчас тебе, когда ложь с годами превратилась в снежный ком, он может снести все на своем пути. И это пугает. Даже мне сейчас страшно говорить тебе о том, что я сделала и как виновата. Перед папой, перед тобой с Темой, перед Ромкой, – мама быстро застегивает пуговицы платья и старается не смотреть на меня. Прячет взгляд, чем пугает меня еще больше.
– Перед каким Ромкой? – Я знаю только одного человека с таким именем. И это мой бывший парень. Который очень сблизился с моей мамой после похорон папы и даже на ее юбилей обещал приехать. Сажусь к ней рядом и беру ее за руки. – Мам, если ты хочешь, если готова, то говори. Я все приму, что бы это ни было.
– Я хотела все рассказать, когда вы все будете в сборе, но знаешь, что? Для правды не существует идеального или подходящего момента. Чем дольше тянешь, тем больше потом расхлебывать. Мы не молодеем, Кира. Я когда ноги сломала, благодарила бога, что выжила. Каждый день может стать последним, – мама смотрит на Оливку, и я понимаю, что что она не хочет, чтобы внучка присутствовала при ее исповеди.
– Лив, доченька, хочешь видео или мультики посмотреть? – Протягиваю ей свой телефон одной рукой, а второй продолжаю держать маму, улыбаюсь при виде выпученных от удивления глазенок дочки. Я ведь всегда запрещала ей сидеть в телефоне, а тут сама предлагаю. – Но только в нашей комнате. Или на кухне. Идет?
Вместо ответа моя кудряшка, которая не дала с утра ее расчесать и заплести, забирает телефон и скорее убегает, пока я не передумала. Смотрю на маму, она заметно нервничает и ее мандраж передается мне. Но моя голова отказывается обдумывать возможные версии, кто такой Ромка и что мама скрывала. Я просто продолжаю молчать, поглаживая мамины пальцы.
– Я была той еще вертихвосткой. Влюбилась в твоего папу с первого взгляда. Весь остальной мир перестал меня волновать. Все было против нас, родители, обстоятельства, даже наша молодость, но мы справились. Очень
