важнейшую роль в музыкальной и художественной жизни Москвы и Советского Союза в целом… В 1960-х у него был загадочный альянс с неофициальной музыкальной сценой: он жил двойной жизнью, будучи официально санкционированным, но все же как бы с неофициальной репутацией”]. В том же ключе звучит оценка значения Мадригала, высказанная музыковедом Оксаной Дроздовой в ее диссертации
Андрей Волконский: “Когда Волконский стряхнул библиотечную пыль с музыкальных произведений, которые оставались не услышанными до того времени [до создания Мадригала], он сделал что-то сравнимое с работой авангардистов, и публика смогла услышать из возрождения старого движение вперёд”.
Андрей Волконский. Поклон после концерта
Успех концерта и энтузиазм публики были настолько убедительными для администрации Московской филармонии, что наша первая программа была повторена через месяц, 21 мая 1965 г. в том же зале Чайковского. И почти сразу после первого концерта мы отправились на первые гастроли, в Ленинград, где дали два концерта в Большом зале Ленинградской филармонии. Мы много раз потом выступали в этом замечательном городе, там же, и в других залах, но первая поездка осталась в памяти, как нечто незабываемое. Колоссальный успех концертов откладывался в нашем подсознании, как залог того, что о них знают и на них придут все – не только те, кто купил билеты, но весь Ленинград, вся страна… весь мир?! Вдохновленное воображение направляло нас в заоблачные дали. Был солнечный май, Невский проспект встречал нас своими широкими объятьями, люди толпой шли по проспекту по своим делам и не знали, что вечером они, все как один, будут слушать нас там, где сверкали белые колонны Большого зала и слово, сказанное или спетое даже шёпотом, летело в публику, полностью заполнившую все пространство и награждавшую нас щедрыми аплодисментами. Все эти дни мы прожили, как в волшебной сказке. Однажды, гуляя с Андреем по городу, мы оказались на Васильевском острове. Показав рукой на один из нескольких дворцов, Андрей сказал: “Полвека назад, Саша, я пригласил бы вас сюда на обед”. Про себя я подумал, что именно тогда такое приглашение могло быть проблематичным для владельцев дворца: Андрей приглашал на обед сына еврейского провинциального врача, жившего в черте оседлости. Но мы живем в другие времена, а Андрей это Андрей. В нем не было ни грана антисемитизма, он однажды сказал: каждый интеллигентный человек похож на еврея.
Возвращение в Москву, кроме подготовки к концерту 21 мая, ознаменовалось еще и тем, что руководство филармонии, а точнее, ее директор Митрофан Кузьмич Белоцерковский и художественный руководитель Моисей Абрамович Гринберг решили (а может быть, выполняли решение, уже принятое Министерством культуры) сделать наше сотрудничество с Волконским постоянным, создать под его руководством вокально-камерный ансамбль, исполняющий музыку эпохи Возрождения и Средних Веков. Сделать это было не простой задачей. Нужно “выбить” из Министерства культуры не только согласие, но и деньги. И тут Митрофан Кузьмич знал, что нужно делать.
В книге Питера Шмельца (стр. 208–209) приводится (как факт) совершенно неправдоподобная история, связанная с попытками Волконского добиться разрешения Министерства культуры на создание ансамбля и описанная в диссертации Оксаны Дроздовой Андрей Волконский. По этой версии, Волконский рассказывает Дроздовой о своих переговорах о создании ансамбля старинной музыки с чиновником Министерства культуры Щепалиным, который заявляет ему, что министерство не заинтересовано в существовании такого ансамбля. Тогда Андрей якобы говорит Щепалину, что он совсем не хочет ансамбля старинной музыки: “Я хочу сформировать ансамбль певцов, которые будут исполнять советские оперы в колхозах”. Щепалин отвечает: “О, это совсем другое дело… Тут мы можем прийти к согласию”. Эта басня рисует и Щепалина, и Волконского вполне готовыми к помещению в психиатрическую больницу. Если такой разговор между Андреем и Дроздовой был, то его можно объяснить только склонностью Волконского к эпатажу: воображаемый разговор с Щепалиным – воображаемый эпатаж по отношению к этому чиновнику, рассказ об этом Дроздовой – эпатаж, чтобы впечатлить ее. Но ввести в серьезную книгу такую историю, как факт! Не понимаю, как, Питер Шмельц, мог попасться на эту удочку. В Министерстве культуры наверняка обсуждался вопрос о создании ансамбля старинной музыки под руководством Андрея Волконского, но шел он на другом уровне и разговоров об исполнении советских опер в колхозах не было.
А вот роль Белоцерковского в этом деле несомненна. Белоцерковский был необычной фигурой в музыкальном мире. По его мужицкой внешности и иногда грубости (он мог выругаться матом даже тогда, когда дело касалось самых деликатных музыкальных проблем) никак невозможно было представить себе человека, чуткого к музыке, прогрессивного в том, что касалось развития музыкальной культуры и сделавшего для нее так много за свое четвертьвековое царствование. Хорошо сказал о нем дирижер Николай Зенькович:
“Казалось, по внешнему виду, по своим концепциям он не должен иметь ничего общего с музыкой, с миром искусства. Но это было только внешнее, ошибочное впечатление. Во-первых, мудрый человек, умный человек, прекрасно разбирался, кто есть кто и кто чего стоит”. (Н. Зенькович, Россия. Избавление от талантов, стр. 37)
При Белоцерковском были созданы лучшие коллективы страны: Симфонический оркестр Московской филармонии, Московский камерный оркестр во главе с Р. Баршаем, начались гастроли в Москве лучших оркестров мира: Гевандхауса, Лондонского, Филадельфийского, Бостонского и Венского оркестров. Дирижерами Госоркестра стали такие выдающиеся музыканты, как Евгений Светланов и Кирилл Кондрашин. Всего, что сделали Митрофан и Моисей не перечислить. И вот теперь – наш ансамбль, который к тому времени даже не имел имени.
Белоцерковский добился своего и в кратчайший срок сделал наш ансамбль штатным коллективом филармонии. Каждый из нас получил (после прослушивания) сольные ставки и ставки для ансамблевых выступлений, была установлена месячная минимальная гарантированная плата-аванс, что означало, что даже когда у нас не было или было меньше концертов, мы не оставались без копейки денег. Конечно, позже, когда концертов было много, особенно на гастролях, необходимо было вернуть аванс. Немедленно наш, еще не имеющий имени коллектив, называвшийся просто Ансамбль солистов Московской филармонии, был включен в абонементы следующего сезона. Это было неслыханно: абонемент в филармонии нужно было заслужить годами успеха и известности, а тут буквально через пару месяцев после первого концерта! Но такова была уверенность Белоцерковского в профессионализме нового коллектива. Передо мной старая пожелтевшая афиша абонементов сезона 1966–67 гг. зала Чайковского:
Как видим, для нашего абонемента Волконский запланировал музыку Франции, Германии, Англии, Испании. По сути, почти все программы ансамбля были заделаны в том году. Потом в них добавлялись новые произведения. Обычно и в Москве, и
