Алаш-Орда, было создание учебников для начальной школы, даже когда само ее существование оказалось под вопросом. После роспуска правительства в 1920 году его члены посвятили свои силы образованию: писали новые учебники для школ и творили новую литературу. Казахский язык с орфографией, отражающей казахское произношение, появился еще до революции. Проблемой для казахской интеллигенции было создание современной письменной литературы, которую они могли бы считать своей.

В этот период в Центральной Азии сформировался и ряд других национальных проектов. Как уже было сказано, идея нации, определяемой общим языком и наследием, после русского завоевания пришла в Центральную Азию по нескольким направлениям. Российское государство стремилось классифицировать население по этническому признаку. Хоть российские этнографы так и не придумали стандартную классификацию населения региона, этнический критерий еще долго оставался влиятельным. Как в Российской, так и в Османской империях среди мусульманских интеллектуалов преобладали идеи, связанные с тюркизмом, и национальная государственность и там и там рассматривалась как необходимое условие прогресса. Различные группы населения стали переосмысливать свою коллективную идентичность – теперь как национальную. Национальная государственность и современность в этом новом воображаемом проекте тесно переплетались. Туркменские активисты стали думать о туркменах как о нации, а не просто группе племен{158}. Отчетливое чувство принадлежности к киргизскому народу можно различить уже в нарративах дореволюционного периода{159}. В 1922 году ряд членов киргизской партии потребовали, чтобы киргизов признали отдельной от казахов нацией и создали для них автономную Киргизскую область в Туркестане. Каракалпакские активисты тоже добивались статуса отдельной от казахов нации. Писатели из небольшой общины так называемых бухарских евреев тоже сформировали чувство национальной идентичности и самовыражения. Каждая из этих национальных идей сопровождалась попытками определить национальный язык и провести культурные границы, отгородившись от соседних народов. Туркменский и киргизский языки впервые обрели письменность как раз в этот период. Активисты кодифицировали формальные грамматики и правила орфографии для каждого конкретного случая. Новые национальные школы и новая советская местная пресса послужили площадками для развития этих новых письменных языков.

Уйгурский национальный проект возник именно в Советском Туркестане, а не в Синьцзяне. Оседлое тюркоязычное мусульманское население Алтышара долгое время называло себя мусульманами или местными (ерлик), отделяя себя таким образом от соседних общин, мусульманских и немусульманских. Они отличали себя от других мусульман, включая кочевников, таких как казахи и киргизы, говорящих по-китайски дунган и тех, кто жил за пределами Алтышара{160}. В первые годы XX века распространение тюркизма превратило прежние поиски идентичности Алтышара в национальный проект. Писатели начали представлять жителей Алтышара потомками уйгурских кочевников, основавших государство в Восточном Туркестане еще в доисламские времена. Назарходжа Абдусамадов, таранчи с джадидскими взглядами из Семиречья, еще в 1914 году взял псевдоним Уйгур Балиси (Дитя Уйгура). Конгресс кашгарских и джунгарских рабочих в Ташкенте в июне 1921 года учредил Революционный союз алтышарских и джунгарских рабочих-уйгуров, и здесь слово «уйгур» впервые применялось для обозначения некоей общности. В конгресс вошли представители ряда общин, уходящих корнями в Синьцзян: таранчи и дунгане Семиречья, которые были российскими подданными, плюс кашгарские общины Ферганы, большинство членов которых были трудовыми мигрантами и сохранили статус китайских подданных. В конце концов таранчи и дунгане разошлись в разные стороны, и название «уйгуры» досталось кашгарцам{161}. Термин «уйгур» все чаще стал использоваться в советских документах. Мало что из этих процессов немедленно повлияло на Синьцзян, который Ян Цзэнсинь старательно оберегал от подрывных идей, однако эта национальная идея еще найдет поддержку в Синьцзяне в 1930-х годах.

Наконец, есть любопытный – а для последующих поколений весьма спорный – случай с таджиками. Многочисленное население Туркестана, говорившее на персидском языке, оказалось разделено по нескольким линиям разлома. Бóльшая часть населения жила в городах – Бухаре, Самарканде и Худжанде, но были и сельские жители, которые населяли неприступные горные районы восточной Бухары и всегда сопротивлялись внешнему правлению, откуда бы оно ни являлось – хоть из Бухары, хоть из Ташкента. Городские жители, говорившие на персидском, и представить себе не могли, что их язык станет основным узлом идентичности, тем признаком, который отделит их нацию от оседлых тюркоязычных соседей-мусульман. На самом деле многие носители персидского языка были билингвами, и тюркизм очаровывал многих возможностью построить современное общество. Фитрат, главный теоретик чагатайства, тоже вырос в персидскоязычной семье и до революции писал исключительно на персидском, даже когда жил в Стамбуле. Однако именно в Стамбуле Фитрат подхватил идею тюркизма и вернулся в Бухару уже полностью убежденный – без каких-либо фактических на то оснований, – что носители персидского языка в Центральной Азии на самом деле тюрки, забывшие родной язык под пагубным влиянием дворов и в культурном смысле раболепствовавшие перед ними. Поскольку большинство политически и культурно активных носителей персидского языка поддерживали чагатайский проект, мобилизации с целью признания персидскоязычной нации в Центральной Азии не случилось. Таджикское движение возникло лишь после того, как в 1924 году создали Таджикистан, чтобы расселить в нем персидскоязычных жителей восточной Бухары – сельское общество, практически безграмотное и находившееся на крайне низком уровне прогресса по всем показателям и, таким образом, совершенно противоположное историческому образу народа, говорящего на персидском языке, – исконно городского и создавшего культуру Центральной Азии. К этой истории мы еще вернемся ниже.

Конечно, в 1924 году существовали национальные идеи, будоражившие отдельных людей, которые были в них заинтересованы и готовы мобилизовать на их поддержку определенные ресурсы. Однако основная масса населения к ним была равнодушна и по-прежнему идентифицировала себя в более узких категориях. Этому не стоит удивляться, как не стоит и полагать, что национальные проекты неаутентичны или кем-то сфабрикованы. Нации никогда не возникают сразу в готовом виде, чтобы тут же заявить о своих претензиях, но всегда создаются национальными движениями, а затем – государствами. Национальные движения всегда работают на два фронта: один – для борьбы с внешним миром, от которого нужно добиваться признания, автономии или независимости, а второй – с самой нацией, которую движение стремится выстроить или изменить. Для большинства движений задача состоит не только в том, чтобы изменить нацию, преобразовать ее, обучить и мобилизовать, чтобы она могла адекватно противостоять вызовам современности, но и в том, чтобы ее воспеть. Представителей нации необходимо приучить воспринимать себя как часть единого народа (в первую очередь это задача массового образования) и принудить отказаться от устаревших обычаев и традиций, которые, как считается, стали причиной ее упадка. Подлинность нации подтверждается обращением к былому величию (часто воображаемому или переосмысленному), запятнанному иностранными заимствованиями. Как отмечалось выше, все национальные движения сталкиваются с диалектическими отношениями между современностью и аутентичностью. Мы увидим это на примере Центральной Азии в следующих главах, однако полезно иметь в виду, что проблема не уникальна для данного региона.

В январе 1924 года партийные власти в Москве решили «начать предварительное обсуждение возможности и целесообразности размежевания казахского, узбекского и туркменского районов [в Туркестане] по национальному принципу»{162}. Это предварительное обсуждение вылилось в полномасштабную дискуссию, которая развивалась стремительно. Комиссии, избранные из числа членов партии и представлявшие разные национальности, высказывали свои соображения относительно создания новых республик. К июню Москва согласовала и одобрила проект размежевания. За лето территориальные комиссии определили новые границы, и к 18 ноября, когда правительства Туркестана, Бухары и Хивы встретились, чтобы распустить эти образования и учредить республики, процесс подошел к завершению.

Москва не собиралась выносить дискуссию в публичную плоскость. Нет уж: вопрос должна была решить именно авангардная партия. Центральноазиатские члены партии ухватились за эту возможность с поразительной готовностью и почти самостоятельно руководили дискуссией по мере того, как она разворачивалась. По сути, они делали все возможное, чтобы реализовать вышеописанные национальные проекты. Все стороны воспринимали существование разных народов в Центральной Азии как очевидный факт. На удивление, ожесточенные споры велись на тему того, как именно Центральную Азию разделять, а не того, стоит ли ее разделять вообще. Против самой идеи размежевания никто не возражал. Некоторые участники проекта выдвинули идею центральноазиатской федерации: вместо нескольких отдельных республик, непосредственно подчиняющихся центру, Центральная Азия могла бы стать единой федерацией национальных республик. Это предложение было основано не на идее единства Центральной Азии, а на принципе

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий