народов, живущих на своих территориях, – пользовались определенными привилегиями при трудоустройстве, чтобы способствовать процессу коренизации в нерусских частях Союза. Еще важнее то, что с появлением национальных территорий вновь запустились ключевые процессы государственного строительства: создание стандартизированных языков, а также национальных культур, литературных пантеонов и исторических традиций. Эти процессы разворачивались в таких институциях, как государственные школы, пресса и музеи, причем каждая из них финансировалась Советским государством, а укомплектовывалась в основном выходцами из Центральной Азии. Золотой век советских народов наступит после Второй мировой войны, но создание национальных республик стало решающим шагом в этой истории.

Глава 13

Революция сверху

Создание новых политических границ свидетельствовало о растущей уверенности Cоветского государства в своей власти над Центральной Азией. На протяжении следующих пятнадцати лет правительство провело несколько кампаний, полностью изменивших регион. Преобразования происходили в три волны. Первая началась в 1925 году, когда партия открыла идеологический фронт, чтобы контролировать культурную политику. Вторая волна связана с общесоветскими событиями. В 1929 году Сталин – грузин, занимавший пост Генерального секретаря Всесоюзной коммунистической партии, – объявил о «великом переломе» в политике, который завершил эпоху 1920-х годов и поставил страну на рельсы форсированной индустриализации. В 1917 году революция в обществе привела к краху государства, в 1929–1933 годах теперь уже государство встряхнуло общество и существенно изменило его. Открытость и неопределенность первого десятилетия после 1917 года уступили место неистовому насаждению нового порядка. Революция сверху устранила большинство выдающихся деятелей первого советского десятилетия и заменила их новым поколением местных кадров, которые уже были продуктами советского строя. Третьей волной стал Большой террор 1936–1938 годов, уничтоживший и эту новую когорту. К тому времени, когда террор прекратился, советская Центральная Азия изменилась до неузнаваемости по сравнению даже с 1929 годом, не говоря уже о 1917-м.

Ни одно из этих изменений не происходило напрямую и не было предопределено. Когда советская власть приступила к преобразованию Центральной Азии, она столкнулась с несколькими фундаментальными концептуальными проблемами. Подгонять центральноазиатскую действительность под марксистские категории всегда было для большевиков нелегкой задачей. Как пролетарской революции развернуться в регионе, где нет ни промышленности, ни пролетариата? Какое место занимают кочевые народы на шкале эволюции, которой Маркс (и многие другие) мерил человеческое развитие? Как следует интерпретировать внутренние противоречия кочевых обществ? Можно ли считать зажиточных старейшин кланов эквивалентом феодалов или буржуа? Можно ли считать настоящими буржуа торговцев, разбогатевших на базарах? Являются ли ремесленники пролетариями или не вполне? Советские теоретики пытались найти местные эквиваленты для общих большевистских категорий, которые часто заимствовались из российских реалий. Если в российской сельской местности были состоятельные крестьяне, называемые кулаками, которые вроде как эксплуатировали своих более бедных соседей, то и у казахских кочевников тоже должна была быть такая группа. Если в российских городах были свои буржуа, которые эксплуатировали рабочих, то и в городах Центральной Азии должна была обнаружиться соответствующая категория. Именно баи (богачи) стали центральноазиатским эквивалентом буржуазии, несмотря на то что они зарабатывали деньги на торговле, а не в промышленности. Баи в сельской местности заменяли и кулаков. В конечном счете категории мало что значили. В хаосе «великого перелома» было мало ясности: ухватиться могли за что угодно.

В октябре 1925 года в Кзыл-Орду, тогдашнюю столицу Казахстана, в качестве первого секретаря Коммунистической партии республики прибыл Филипп Голощекин. Голощекин уже был знаком с Центральной Азией: он состоял членом Туркестанской комиссии, которая закрепляла советскую власть в Туркестане в 1919–1920 годах. Теперь, по приезде в Казахстан, то, что он увидел, ему не понравилось. Куда бы он ни отправился, всюду он натыкался на баев, чье богатство и влияние, похоже, от революции не пострадали, и жизнь у них шла своим чередом – будто никакой революции здесь и не было. Для него это было равносильно отсутствию советской власти в республике. Казахстану требовался «Малый Октябрь» – революция, осуществляемая партией для свержения власти баев и создания условий для советской власти. Голощекин инициировал программу конфискаций у «крупных собственников» и «полуфеодалов», которая охватила 700 домохозяйств, а затем распространилась на более обширные группы{165}. Аналогичная кампания по так называемой борьбе с манапством в киргизском обществе была направлена против манапов (старейшин кланов), которые в данном случае выступали аналогами кулаков. В том же году партия начала земельно-водную реформу в Туркменистане и Узбекистане, в результате которой земля и права на оросительную воду перераспределились между безземельными и малоземельными дехканами (крестьянами). Богатых могла ожидать какая угодно судьба – от ущемления в правах (запрет голосовать, вести собственное дело или отправлять детей в школу) до конфискации имущества, ареста и депортации. Предполагалось, что перераспределение земли расширит возможности бедных и обеспечит поддержку советской власти. У нас до сих пор нет четкого представления о том, насколько успешной была земельная реформа в Узбекистане, однако мы точно знаем, что она лишь усилила раскол, который и так уже существовал в обществе.

Партия начала демонстрировать свою силу и в области культурной политики. Диапазон и разнообразие мнений, которые было дозволено выражать в прессе, стали сокращаться, а язык национальной реформы, который и так находился в непростых отношениях со своим большевистским аналогом, начал исчезать с печатных страниц. Партия взяла под контроль и давние культурные споры в Центральной Азии. В 1926 году вопрос об орфографической реформе приобрел новую форму, когда партия решила, что выступает за переход на латинский алфавит для всех восточных языков в Советском Союзе. Латинизацию как радикальное решение орфографической реформы поддерживали азербайджанские активисты еще со времен революции. Их основной аргумент заключался в том, что латинские буквы легче учить и потому они помогут бороться с безграмотностью. Таким образом, латинские символы считались прогрессивными, и прежде всего международными. В 1922 году правительство Азербайджана официально утвердило письменность на основе латинского алфавита. С этого момента азербайджанские энтузиасты стали выступать за латинизацию как панацею не только от безграмотности, но и от отсталости вообще. Самед Ага Агамалы оглы, лингвист и активист, считал латинизацию «культурной революцией на Востоке». В 1926 году он организовал в Баку Первый тюркологический съезд, который выступил за латинизацию всех тюркских языков в Советском Союзе. Эта идея не нашла поддержки в Центральной Азии, где орфографическая реформа вращалась вокруг реформы арабского алфавита. Однако в 1926 году партия поддержала латинизацию и сделала ее своей официальной политикой. К 1928 году все языки Центральной Азии обзавелись латинским алфавитом, и за следующие три-четыре года «переехали» на новую письменность. Партия использовала для своих собственных целей аргумент, впервые выдвинутый мусульманскими сторонниками национального прогресса{166}.

Аналогичную тактику партия приняла в кампании против паранджи и отстранения женщин от общественной жизни в Узбекистане и Таджикистане. Вопрос о положении женщин в обществе стоял еще до революции. Джадиды считали, что образование и партнерский брак сделают женщин лучшими мусульманками и лучшими матерями нации. Осенью 1926 года партия решила «проводить более интенсивную политику в отношении женщин» и сместить акцент с организации и образования на полномасштабное уничтожение устоявшихся норм, определявших положение женщин в обществе. Кампания, начатая 8 марта 1927 года, в Международный женский день и десятую годовщину революции, началась с того, что тысячи женщин сняли паранджи и бросили их в костры. В рамках риторики, сопровождавшей кампанию, снять покрывало значило не только освободиться от оков мужского общества и деспотичных обычаев, но и от экономической эксплуатации и самого ислама. Кампания называлась худжум (наступление) и символизировала атаку на отсталость. Освобождая женщин от паранджи и чучвана, привлекая их к общественной жизни и на рынок труда, партия должна была поставить центральноазиатские общества на путь прогресса, развития и социализма (рис. 13.1){167}.

Рис. 13.1. Непокрытые женщины празднуют свое освобождение, которое им принесла советская власть. Этот семантически насыщенный плакат, выпущенный московским издательством «Безбожник» в 1930 году, заслуживает подробного изучения. Три непокрытые женщины держат красное знамя, шагая вперед к лучезарному будущему коммунизма, обозначенному здесь тракторами и зданием с красным флагом. На заднем плане мужчины нападают на мечеть (справа), а еще один мужчина бросается с кинжалом на книгу с псевдоарабскими надписями (слева). На переднем плане скрюченный мужчина в традиционной одежде, намекающей на власть духовенства. Партия здесь полностью присваивает себе смысл снятия покрывала и представляет освобождение женщин как борьбу против ислама и победу социализма. Настроение триумфальное. Однако обратите

1 ... 45 46 47 48 49 50 51 52 53 ... 119

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид бесплатно.

Похожие на Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид книги

Оставить комментарий