на площади – прямо удобнейшее место для встреч. С моей страстью к пешим прогулкам – вообще идеально.
– Все как-то запутывается, Александр Андреевич. Вы будете удивлены, думаю, так же, как и я. На раме вашего Пименова нет других отпечатков, кроме ваших и вашего водителя Игоря. Понимаете, что получается, те молодые люди, про которых вы рассказывали, помощники Вигена, были не просто для красоты в белых перчатках. До того как попасть к вам в офис, все отпечатки с «Новой Москвы» были тщательно стерты. Зачем? Непонятно. Но есть еще одна сногсшибательная новость. Виген, похоже, не Виген. Коллеги обнаружили, что Виген Худоян, владелец антикварного салона на Никитской улице, покинул пределы Российской Федерации за три года, так сказать, до вашего с ним знакомства. Рейс вас интересует? Скажу. Он вылетел в Ереван, провел там неделю и затем отправился в Лос-Анджелес. Теперь вопрос. С кем же вы разговаривали? Кто привез вам картину? И куда он делся? Продавщица новая, начала работать там за неделю до вашего появления в магазине и другого Вигена не знает. Ну как?
– Действительно, очень странно. Скажите, пожалуйста, а как к вам попало это дело?
– Тоже история подозрительная. В Москве в доме одного очень состоятельного выходца из Узбекистана пропали ценные вещи. Наручные часы «Патек Филипп» стоимостью четыреста тысяч долларов, рукописный очень древний Коран и картина «Азиатский базар» Павла Кузнецова[112]. Говорят, очень дорогая. Знаете такого художника?
Даже обидно. Знаю ли я Павла Кузнецова? Один из основателей «Голубой розы» Павел Кузнецов родился в семье талантливого иконописца. В детстве увлекся игрой на скрипке, прекрасно играл и чудом не стал музыкантом, как его брат. По-моему, родился в Саратове, во всяком случае там учился. Думаю, что от увлечения музыкой к нему в его удивительную живопись пришло необъяснимое чувство ритма. Павел Кузнецов – это российский Сарьян[113], если брать их схожесть цветовых гамм. В начале XX века вместе с другим гением нашей культуры, Кузьмой Петровым-Водкиным[114], получил заказ на роспись церкви Казанской иконы Божией Матери все в том же Саратове. Молодые и очень талантливые живописцы считали, что прогресс в живописи распространяется на все, что может славить Божественное, поэтому и отошли от церковных канонов. В результате их работы вызвали взрыв негодования у клерикалов, и в считанные дни все шедевры были уничтожены. На мой взгляд, это одна из главных трагедий в истории живописи, вызванная косностью. В нашей семье, в коллекции у деда очень долго находилась необыкновенная работа из этой серии, как бы проект настенной фрески Павла Кузнецова – «Обрезание Иисуса». Хорошо еще, что художников не отлучили от церкви, как Льва Толстого. Но знаменит Павел Кузнецов именно своей среднеазиатской серией. Это его победа над общественным мнением, это его расцвет, это его основные шедевры. Его азиатский цикл, который, казалось бы, должен был быть плавуч (на востоке тянется время, которое никто не считает), удивительно ритмичен, театрален и вместе с тем насыщен какой-то музыкальностью, что ли. В общем, это лучшее, что он сделал в своей жизни. После революции Кузнецов был обласкан новой властью. Может, даже за скандал в Саратове…
– Понятно. Извините, пожалуйста. Все забываю, с кем говорю. Эту картину увидел один из наших людей все в том же магазине на Никитской улице. Пока мы собирались с мыслями и получали разрешения, полотно продали. Кому – неизвестно. Приобретено оно было, судя по книгам, у какого-то непонятного человека, паспорт которого в розыске. Но как таковой работы не было, и задержать Вигена было сложно. Это же могла быть копия. С тех пор мы время от времени и присматривали за антикварной лавкой. Когда же мы выяснили, что там бывают многие известные люди, идет бойкая торговля из задней комнаты, было решено прийти с обыском. Но хозяин за несколько дней до нашего визита исчез. Так и достался нам ваш договор с Вигеном-не Вигеном.
– Любопытно… Попробую разобраться с Пименовым. Может быть, чем помогу, если что-то узнаю.
– Да, пожалуйста. Есть еще одна вещь. На картине в масле на холсте много отпечатков пальцев. Мы проверили по картотеке – не значатся.
– Прямо в живописи?
– Да, прямо там. И все, других нет. Ваши с Игорем Николаевичем на раме и вот эти.
– Ничего не понимаю… Но всему должно быть объяснение. Угрозыск согласен?
Угрозыск согласился, и мы расстались.
В офисе ассистентки принесли чашку восточного кофе (из-за обилия армян в нашем бюро говорить «турецкий кофе» не принято), и я, не отрываясь, уставился в «пименовский» шедевр. Мне казалось, что он должен навеять на меня какие-то гениальные мысли. Созерцание «Новой Москвы» привело лишь к легкой усталости от неподвижного авто, и я переключился на папку судебного дела завтрашнего дня. Часа через полтора допрос свидетеля вырисовывался довольно четко, чего нельзя сказать о загадочных отпечатках пальцев. Вернее, об их отсутствии.
Вздохнем, не будем волноваться и начнем рассуждать с самого начала.
Антикварщик привез картину и похоже, что целенаправленно шумел и гремел в приемной. К самой работе, по крайней мере, из того, что я видел и помню, не дотронулся. Неприятные молодые люди, которые картину внесли, были в белых перчатках. Верно, в хороших аукционных домах, очень престижных антикварных галереях, ювелирных лавках персонал надевает перчатки, вынося товар напоказ. Но тут? Помню, что еще тогда у меня мелькнула мысль: «Что за понты на ровном месте? К типажу хозяина белые перчатки не очень вяжутся». Но тогда я не стал на этом акцентировать свое внимание, а сейчас…
Получается, что Виген сознательно все стер, чтобы не оставлять следов? Но зачем? Что это ему давало? Ведь его отпечатки пальцев можно было найти и в магазине. Хотя нет. Там столько всего, что различить, где он, а где кто-то еще, нереально. Но чего же тогда он боялся?
Успокоив себя, что правильно поставленные вопросы – это уже серьезный шаг к решению, я закрыл кабинет и уехал ужинать. Надо было побыть одному и съесть что-нибудь легкое. Например, щи в ресторане «Большой». И все. Худеть так худеть. Хорошо, с одним пирожком. Ладно, с двумя.
Так. Продолжим анализ ситуации. Отпечатки мои и Игоря не в счет. Но есть отпечаток в структуре самой работы. Картина написана масляными красками. Имеем хороший отпечаток в масле. И не один. Что с этим делать? Стоп! Кажется, есть хорошая мысль. Стоит попробовать. Чем я рискую?
Первый звонок пришлось делать Емельяну Захарову. Владельцу галереи современного искусства «Триумф», той самой, которая организовывает концерты камерной музыки в Третьяковке.
