нас, нет – да и откуда у Ангела деньги?
…А вообще-то Ангел летит над нашим городом уже третье столетие. Если же быть педантом, то напомним, что это уже четвертый Ангел в петербургском небе. Прадедушку нынешнего Ангела на шпиле Петропавловского собора видел в конце 1724 г. сам Петр Великий. Царь торопил Трезини и ван Болеса с завершением прежде всего башни-колокольни. Не собор, а башня нужна была ему в первую очередь! Ведь ей надлежало возноситься над городом и еще издали каждому плывущему по Неве ясно говорить: здесь не плоская болотистая равнина с мазанками и хижинами убогого чухонца, здесь – Город, Столица Империи! Петр строил свой город как корабль, а что же за корабль без грот-мачты? Идея башни-колокольни, конечно, не была оригинальна: коронованный строитель Петербурга, задумывая его вертикали, постоянно поглядывал на абрисы Риги, Ревеля, Лондона, Амстердама. Но было в Петропавловской колокольне и свое, действительно оригинальное, российское: если уж башня, то непременно – самая высокая, если уж шпиль – то непременно золотой. Идея ангела на шпиле тоже была и традиционной, и оригинальной одновременно. Разнообразные фигуры на верхушках башен и колоколен – явление обычное для европейских городов. И чего только мы не видим, задирая голову в городах Северной Европы: флажки с датами, кораблики, петушки, вздыбившие спину кошки, фигурки «Вана-Томасов»… Наш Ангел – из этого европейского семейства флюгеров, без которых просто невозможно представить уважающий себя старинный приморский город. Как уши тогдашнего купца или бюргера привычно ловили бой городских часов или выстрел полуденной пушки, так его глаза искали в вышине флюгер – откуда с утра дует ветер? Ждать ли сегодня корабль из Любека или Копенгагена? Но ангел, да еще такой огромный, да еще золотой – подобное мог вознести над своей столицей только истинный Могол Севера!
Проект Ангела предложил царю Трезини, который в 1722 г. писал в Канцелярию городовых дел, что «надлежит ныне делать из листовой меди Ангела летающего, который будет поставлен на кугель шпица… который будет держать в руках крест»[472]. Строго говоря, у нашего Ангела был в России предшественник – в 1707 г. архитектор И. Зарудный закончил в Москве церковь Архангела Гавриила, прозванную в народе «Меншиковой башней». Над шпилем ее многоярусной колокольни простирал свои грозные крылья хищный орел-неорел, архангел-неархангел. Трезини сделал Ангела Петропавловской башни иным: у него это золотое дитя барокко, легкомысленное и шаловливое. Ангел Трезини летел параллельно земле, и казалось, что он только прикасается к прямому, суровому (кстати, совсем непривычному для православных) кресту. Сверкали его пятки, трепетали «воскрылия», развивались концы его шарфов. Ангел Трезини – подросший брат непременных героев светской живописи того времени: проказливых амуров с розовыми попками и надутыми щечками, которые, залетая в барочный храм, становятся смиренными ангелочками со сложенными у подбородка ладошками. В шумной, хлопающей на ветру компании разноцветных флагов, штандартов и вымпелов, которые по обычаям того времени поднимали над шпилями и мачтами кораблей, Ангелу Трезини было самое место.
…Первый Ангел парил над городом 22 года – до 30 апреля 1756 г., когда во время страшной ночной грозы в колокольню ударила молния, деревянный шпиль загорелся и, к ужасу петербуржцев, пылающим столбом рухнул на собор. В этом хаосе падающих горящих конструкций, раскаленных листов обшивки шпиля, плавящихся в пламени колоколов погиб и Ангел Трезини…[473] Собор восстанавливали долго. Готовились и обсуждались проекты переделки колокольни, но Екатерина II, выслушав всех, постановила – и это кажется теперь нам очень мудрым – строить колокольню «точно так, какова прежде была, понеже все прочие планы не столь красивы»[474]. Руководил возведением деревянного шпиля немецкий мастер Б.П. Брауэр, а рубила его конструкции бригада плотников А. Еремеева – человека талантливого, но, как деликатно выражается о русском самородке один из исследователей истории Петропавловского собора, «ненадежного»: Еремеев водил дружбу с целовальниками (то бишь с кабатчиками), и даже по делам его отпускали из крепости только в компании с караульным солдатом. Наконец в 1774 г. заново сделанный мастером Форшманом Ангел взлетел над городом. Но ненадолго. 10 сентября 1777 г. началось знаменитое наводнение, и бешеные удары шторма невиданной силы оторвали у ангела крылья, погнули его фигуру[475]. Вот тогда было решено переделать Ангела, отказаться от барочной идеи легкомысленного полета над землей, теснее привязать Ангела к основанию креста – так, чтобы центр тяжести его фигуры сблизился с вертикальной осью шпиля. Тем самым снижалась опасная нагрузка на всю высотную конструкцию. За эскиз флюгера взялся великий Ринальди, и уже в 1778-м г. новый – третий – Ангел, сделанный руками того же Форшмана, занял свое законное место на шпиле. Он был меньше Ангела Трезини, ближе льнул к кресту, у него освободилась одна рука, и ею отныне он благословлял великий город. На позолоту шпиля ушло 2519 червонцев, да 90 – на Ангела. В 1779 г. по проекту академиков Эйлера, Румовского и Крафта мастер Вебер поставил необходимый для башни такой высоты громоотвод[476]. Ангел Ринальди продержался довольно долго для наших холодных небес – больше 70 лет, сколько отпущено и человеку. Он видел открытие Медного всадника и грандиозные парады на Марсовом поле, позорные казни на Обжорке – грязной площади Сытного рынка, страшное наводнение 1824 г., бунт на Сенатской площади… Он пережил многих на земле – вся жизнь Пушкина промелькнула перед ним. Дважды он становился предметом всеобщего любопытства. Так, летними вечерами 1825 г. толпы встревоженных петербуржцев неотрывно смотрели на крест и Ангела. Там, наверху, происходили странные, дивные явления. С наступлением сумерек золотой крест на шпиле колокольни начинал светиться. И чем темнее становилось, тем ярче горел он в небе. Скептики, видевшие на кресте отражение долгих вечерних зорь, замолкали, когда сияние возникало и в вечера мрачные, затянутые тучами. А потом свечение, будоражившее легковерную толпу больше слухов о новорожденном младенце с конским хвостом или теленке с человеческим лицом, вдруг исчезло. Секрет «чуда» оказался прост: на Петербургской стороне, на одном из пустырей строительные рабочие построили печь для обжига извести, и так получилось, что свет из устья печи шел прямо на верхушку шпиля. Сам же шпиль оказался в тени забора, окружавшего печь, что и создавало необыкновенный оптический эффект. Рабочие давно смекнули, в чем дело, но помалкивали до окончания работ, справедливо полагая, что иначе градоначальство не оставит от печи камня на камне[477].
Летом 1830 г. к Ангелу поднялся Петр Телушкин – отчаянный кровельщик, который, на манер современных скалолазов, сумел преодолеть отрицательный уклон яблока шпиля и взобрался на самую верхушку, чтобы произвести необходимый
