денег. Есть данные о передаче таким способом денег, записок, ключей от кандалов.
С древних времен в тюрьмы (в том числе и в Петропавловскую крепость) имели почти свободный доступ женщины (монашки, жены, другие родственницы и знакомые), которые приносили заключенным милостыню – еду, одежду, деньги и лекарства. Часто они подкупали охрану, которая без обыска пропускала их внутрь «бедности» и в колодничьи палаты. Одно политическое дело было начато по доносу колодника, который подслушал разговор своего сокамерника с пришедшей к нему женой. Женщина сидела рядом с мужем и «в голове у него искала».
Из воспоминаний, доносов и протоколов о происшествиях в крепости мы узнаем, что конвойные пили с колодниками, давали им полную свободу играть на деньги в шашки, карты, зернь, устраивать «гонки» вшей. Охрана как бы не замечала грубейших нарушений режима, а фактически получала с майдана (карточного круга) дань, и поэтому больше заботилась, как бы не пропустить появления внезапно нагрянувшего с проверкой дежурного офицера.
Солдаты и колодники происходили в основном из одного «подлого» класса, их объединяли общие, весьма приземленные интересы, схожие взгляды на жизнь. Несмотря на различие положения, в котором они оказались, это были люди одного круга. Когда из казармы уходил дежурный офицер, им всем становилось легче и веселее. Арестанты и охранники вели задушевные беседы, спорили, выпивали, играли в карты и в зернь. По дружбе или за деньги с охранниками можно было о многом договориться. Арестантам удавалось вовлечь солдат в разные авантюры, сыграть на стремлении подневольных служивых сбросить солдатскую лямку, поймать их на жадности к деньгам или к выпивке.
Впрочем, принцип «Дружба – дружбой, а служба – службой» действовал почти безотказно, и охранник хорошо знал, что в случае побега «хозяина» его ждут пытки, военный суд, а то и каторга. Доносами друг на друга сокамерники и охранники также не брезговали. Кроме того, рано или поздно задушевный собеседник долгих вечеров мог прийти за своим «хозяином» и вести его на казнь.
Несомненной легендой является утверждение о том, что из Петропавловской крепости не бежал ни один заключенный, хотя обычных для других узилищ помет типа «Из-под караула бежал и без вести пропал» в документах сыска не очень много. В декабре 1719 года из крепости бежали узники-старообрядцы Иван Золотов и Яков Григорьев. Они сидели в казарме у Васильевских ворот вместе с несколькими другими колодниками. Получилось так, что из троих охранявших их гренадеров двое пошли по делам: один повел колодника в канцелярию, а другой «пошел для покупки на рынок редьки». Третий же, гренадер Пахом Фомин, так объяснял на следствии обстоятельства «утечки» узников: «И из оных раскольников один выпросился у него, Пахома, на сторону (то есть в отхожее место. – Е. А.), и он его из караула выпустил, а другой [колодник] пошел за тем раскольником без спросу и, вышед они из той казармы, дверь затворили, а он-де у оставшихся колодников в той казарме остался один, того же часа вышел он из казармы за ними, и куда они пошли, того он и не усмотрел». Гренадер Фомин сразу же попал под следствие, его пытали, чтобы выяснить, не подкуплен ли он раскольниками («не для скупы и дружбы»), он же утверждал, что упустил их «простотою своею и недознанием».
Тут есть одна деликатная тонкость. Дело в том, что ночные судна стояли в камерах только самых секретных узников. Обычных же заключенных выводили из камер в отхожее место, находившееся неподалеку от узилища. Выводили их в тяжелых кандалах или на длинной цепи. Беглый солдат Петр Федоров в 1721 г. рассказывал на допросе о своем побеге: «Пошел он ис колодничей избы в нужник, которой на дворе за колодничею избою, и был на цепи, и, не ходя в нужник, за колодничьею избою за углом цепь с себя скинул для того, что замок был худ и отпирался, а чесовой солдат за ним смотрел из сеней, и как цепь с себя скинул, тот часовой салдат того не видал, и без цепи он с того двора сошел в ворота». Так же бежали и некоторые другие узники Петропавловской крепости[504].
Но знатным, особо опасным узникам бежать было невозможно. Их держали и в благоустроенных домах старших офицеров гарнизона под особым присмотром. Царевну Марию Алексеевну, арестованную в 1718 г. по делу царевича Алексея, поселили «в плац-майорских красных хоромах»[505]. Самого Алексея содержали в казарме Трубецкого бастиона, пытали его в каземате этого бастиона. После пыток царевич был приговорен к смертной казни и тайно убит в казарме Трубецкого бастиона. Запись в Походном журнале была скупа: «Не стало царевича Алексея Петровича»[506].
Портрет героя на фоне города:
Царевич Алексей Петрович, или Грех сыноубийства
История, происшедшая в Петропавловской крепости летом 1718 г., – настоящая трагедия, достойная пера Шекспира. Во всей этой истории видны знаки неумолимого античного рока, отпечатки безудержных страстей, сплетение любви и ненависти. Вот герой драмы – принц, царевич Алексей. Его жизнь не сложилась, он был в детстве разлучен с матерью, царицей Евдокией Федоровной, которую отец, царь Петр, заточил в суздальский монастырь. Петр не отказывался от сына, но держал его вдали от себя и с годами, занятый войной и гульбой, стал для мальчика чужим человеком. Редкие встречи их не приносили радости обоим. Царевич боялся и тихо ненавидел отца. Петра же раздражало в сыне все – от его внешнего вида до мыслей и дел. Молчание, исполнительность и покорность наследника также казались царю притворством, нежеланием трудиться, делать как надо…
Во втором акте на сцене появляется красивая молодая мачеха – новая жена Петра Екатерина. Стареющий царь безумно любит Екатерину и готов ей всячески угождать. А она печется о будущем детей, которых исправно рожает царю. Алексей же кажется Екатерине опасным соперником ее детей. Постепенно, осторожно царица настраивает Петра против старшего сына. А это легко сделать – царь болен, он беспокоится о судьбе реформ, империи, и Алексей не кажется ему продолжателем великого дела. Узел трагедии затягивается еще туже в третьем акте, когда в октябре 1715 г. Екатерина родила сына, царевича Петра Петровича. Царь, обрадованный появлением младенца, пишет Алексею грозные письма, требуя невозможного – «отменить свой нрав» или уйти в монастырь. Алексей готов постричься, но Петр, полный черной ненавистью, не верит сыну. Все идет к тому, что на одной земле им тесно. Загнанный в тупик царевич в отчаянии бежит за границу.
Царевич Алексей
Четвертый, предпоследний акт трагедии разыгрывается на
