ремонт креста и Ангела. И хотя отважный Телушкин с тех пор вошел в пантеон наших истинных и ложных левшей, положение Ангела Ринальди становилось все хуже – уже в 1834 г. зоркий государь Николай Павлович с укоризной заметил окружающим, что крест-то на шпице сильно покривился. Да что там крест! Сам деревянный шпиц – творение любимца петербургских целовальников – начал подгнивать. Однако за дело взялся только Александр II. В 1857 г. инженер Д.И. Журавский предложил заменить деревянный шпиль металлической конструкцией по принципу мостовых ферм, прочных и легких. Государь одобрил проект, и сооружение нашей позлащенной «Эйфелевой башни» началось[478]. Ангела Ринальди спустили на землю, и приговор опытных инженеров и мастеров был беспощаден: третьему Ангелу уже не летать! Тогда-то и был сделан четвертый, всем нам знакомый Ангел, который, скорее всего, является точной копией Ангела Ринальди. Бригады Журавского работали быстро и надежно. Ажурная конструкция шпиля в ноябре 1858 г. была смонтирована, и Ангел уже сиял над городом. Сам шпиль был покрыт позолоченными листами лучшей меди, переплавленной из старинных медных монет. Вероятно, из старых пятаков был сделан и четвертый Ангел…[479]
Он реет над нами уже второе столетие. Он видел на грешной земле Петербурга дела пострашнее, чем те, что совершались при его предшественнике: и убийство Александра II, и три революции, и третье великое наводнение 1924 г., и пикирующие на город бомбардировщики со свастикой, и ледяную пустыню блокады, и нашествие отечественных невежд. После того как в 1938 г. большевики вынудили великолепные часы колокольни играть «Интернационал», трудящиеся обратились к «дорогому Андрею Александровичу» с предложением «снять со шпиля Петропавловской крепости ангела с крестом и увенчать шпиль пламенной звездой по типу звезд, венчающих башни Кремля в Москве». Модель была быстро сделана, но по каким-то техническим причинам кощунство не совершилось, как не был сброшен и ангел с Александрийского столпа, на чье место претендовала статуя вождя мирового пролетариата.
С некоторых пор к Ангелу стали подниматься профессиональные альпинисты… Никто не помнит, куда исчезли две драгоценные иконы, прикрепленные к кресту людьми Журавского. От них остались только крепежные отверстия в кресте… В 1991 г. во время очередного восхождения на шпиль, к Ангелу, нашли два послания в капсулах – одно оставили мастера Журавского, а второе – альпинисты 1957 г. Если первое написано людьми, гордыми за дело рук своих, и даже содержит справку об истории строительства и реставрации колокольни, то второе, запечатанное в бутылку из-под лимонада, полностью соответствует духу недавних времен: «Мы <…> работали по реставрации шпиля Петропавловской крепости. Работа сделана плохо, т. к. начальство не заботилось о нас. Платили мало. Сроки были сжатые, к 23 июня в честь 250-летия Ленинграда. Остается 5 дней до сдачи объекта, а конца работы и не видать. Спешим уехать на Кавказ. Нас ждут великие дела в горах, мы все альпинисты. Привет следующим восходителям»[480]. Что оставили в капсуле нынешние верхолазы?
«Боевые часы»
К этому времени часы с боем («боевые часы») на башне Петропавловского собора были уже смонтированы и ходили. Петр слушал их уже 15 ноября 1719 г. В 1720 г. царь приказал принять на службу «музыканта Ферштера для играния в колоколах на часах, что на шпице Петропавловском в городе»[481]. Ферштер, гобоист Семеновского полка, был обучен «играть всякие куранты» рижским «колокольным игрателем» Фридрихом Рейхенбахом, которого специально пригласили в 1719 г. в Петербург на роль учителя Ферштера. Когда тот донес, что «оной Рейхенбах на тех колоколах ево совершенно обучил и ныне он может играть всякие куранты и без него, Реййхенбаха», учителя отпустили, заплатив по договору 100 руб. жалованья[482]. В августе 1721 г. голштинский придворный Ф.В. Берхгольц с приятелями забирался на башню, чтобы обозреть с высоты Петербург. Слышал он и «башенную музыку»: «Чрезвычайно любопытно поглядеть там на игру музыканта, особенно тому, кто не видывал ничего подобного. Я, впрочем, не избрал бы себе его ремесла, потому что для него нужны трудные и сильные движения. Не успел он исполнить одной пьесы, как уже пот градом катился с его лица. Он заставлял также играть двух русских учеников, занимающихся у него не более нескольких месяцев, но играющих уже сносно. Большие часы играют сами собою каждые четверть и полчаса»[483]. Механизмы их смазывали деревянным лампадным маслом, «для заводу часов и управления» отпускали свечи[484]. В апреле 1722 г. Ульян Сенявин писал Трезини, что Петр потребовал «зделать верные и исправные солнечные часы и поставить их, где удобное место на шпице… и по оным солнечным часам боевые большие часы заводить, чтоб справедливо ходили… и без того не без зазрения есть», так как неточный ход городских часов вызвал нарекания иностранных посланников, которые, видно, и пожаловались на это императору. Трезини отвечал, что беспокойства напрасны, «солнечные часы из белого камня в прошлом году зделаны и в пристойном месте в городе поставлены, по которым и заводятся те боевые часы»[485]. Спор оказался неразрешим. Возможно, причиной жалоб иностранцев был либо неточный ход их собственных часов, либо недостаток солнечных дней в Петербурге, но никак не нерадивость часовщиков.
А вокруг одни магазейны с цейхаузами да плац-майоры с гауптвахтами
Рядом с первой деревянной Петропавловской церковью и одновременно с ней была построена лютеранская церковь Святой Анны – ведь среди первых строителей и гарнизона крепости было немало иностранцев: голландцев, немцев, англичан. В 1710 г. она была перенесена на Петербургский остров и поставлена у Кронверка, неподалеку от Мытного двора[486]. Священники и церковные причетники Петропавловской церкви жили неподалеку от храма. Кроме церквей в крепости со дня ее основания построили немало других зданий (в основном деревянных), которые стояли вокруг церквей и вдоль внутреннего канала крепости. Среди них сразу же были возведены гарнизонные постройки, без которых крепость того времени представить невозможно: дома коменданта и плац-майора, гарнизонная канцелярия, цейхауз (построен в числе первых в крепости), гауптвахта, караульня, много «магазейнов» – так называли склады и амбары для аммуниции и провианта.
Где они размещались в крепости в первые годы, точно мы не знаем. Из проекта застройки крепости 1707 г. видно, что служебные здания стояли вдоль северного берега внутреннего канала, а также близко от Трубецкого и Нарышкина бастионов. Несколько «магазейнов» построили и у Васильевских ворот – там, где сейчас стоит Монетный двор[487]. Комендантский дом и «протчие строения» возвели в самом центре – напротив Петропавловского собора, стоявшего на южном берегу канала. С 1721 г. объявили, что многие здания в крепости будут перестраивать «в камне» по утвержденным
