class="p1">– Ты чего убегаешь? – даже темнота не могла скрыть его усмешку. – Фима, давай поговорим. Я наконец-то могу быть с тобой откровенным. Бог и боги видят, я давно этого ждал. Уверен, что и ты тоже.
– Хорошо, – Фима сглотнула и постаралась вернуть стойкость голосу. – Какого хрена, Саша?
– Какого хрена что? – он коротко рассмеялся, но тут же добавил. – Ладно-ладно, я понимаю, о чём ты. Что ж, я начну со своего Ритуала. Де-юре это не по правилам, ведь ты свой ещё не прошла, но-о-о, – он притворно поморщился, – я по уши сыт правилами. К делу. Моим жертвоприношением были тысяча сто семьдесят четыре дня без любви, без силы, без свободы воли.
Фима замерла, задержала дыхание. Несмотря на всю сюрреалистичность и дикость ситуации она наконец-то услышала что-то о секрете, который Александр хранил всё это время. Она вдруг поняла, что на самом деле главным её вопросом по-прежнему было не «Какого хрена?», а «За что ты поступил так со мной три года назад и за что снова дал надежду?». Но она не решилась бы спрашивать такое, была слишком зла и внутренне уничтожена.
– Срок вышел сегодня?
– Именно так, – он закрыл глаза и сделал медленный, глубокий вдох. – Наконец-то свободен. И смотри что у меня есть. Брезг.
Он сказал последнее слово легко, на выдохе, и стоило тому скользнуть в холодный ночной воздух, как вокруг Александра разлилось золотисто-рыжее свечение. Свет прошёл через Фиму, будто накатившая на берег волна.
– Ты вернул силу, – она ошарашено уставилась на Александра, который и не думал останавливать свет.
– Не вернул. Получил своё.
Она поняла, что он имел в виду. Фима оглянулась и ахнула: свет продолжал тянуться во все стороны от него, и казалось, этого стремления хватит, чтобы обернуть ночь в день по всему краю. Скорость рассветного магического сияния не снижалась, а Александр будто бы и не уставал. Когда увидела вдалеке кузницу Бати Каракулина, Фима ахнула: до домика было по крайней мере восемьсот метров, а обычно «Брезга» хватало метров на десять. Она ошарашено взглянула на Александра, и сердце ухнуло: он действительно был счастливым и спокойным. По крайней мере, так выглядел.
– Что, бедненький хиленький Саша тоже на что-то годится? – спросил он, подняв бровь.
– Ничего себе, – только и сказала Фима.
Она смотрела на Александра с искренним изумлением, задрав голову, приоткрыв рот и широко раскрыв глаза. Её руки висели вдоль тела плетьми, будто в сложившейся ситуации она не собиралась никак больше действовать, будто была готова отчаяться. Рука Александра дёрнулась было к девушке, но вместо нежного прикосновения он сжал кулак и крепко прижал его к бедру.
– Я, наверное, был резок, – сказал Александр с сожалением, – и мне правда больно видеть тебя такой расстроенной. Прости, если снова дал надежду.
– Наверное, – передразнила его Фима, игнорируя извинения.
– Я же попросил прощения.
– Что ты имеешь в виду под «без любви, силы и свободы воли»? Я не понимаю.
– Ну, ответы на поверхности, – Александр упёр руки в бока и тряхнул головой. – Ай, пардон. Реснота.
Он сделал короткий пас руками, и за несколько мгновений желтоватое свечение вернулось к нему и практически исчезло – лишь небольшое пространство вокруг них осталось тлеть в оранжево-красных лучах. Свет рассеивался, и можно было подумать, что Александр установил множество свечей среди дереьвев.
«Силён, – подумала Фима. – Вряд ли сильнее Красибора, но навыки… Он будто не прекращал практиковать, все движения безупречны».
– Итак, «без любви» – это, очевидно… Ах, для протокола: когда будешь записывать меня в негодяи, дай поблажку за то, что я всё рассказываю, хотя не обязан. Я делаю это только потому что хочу, чтобы ты тоже могла закрыть эту историю для себя и идти дальше.
– Очевидно что? – процедила Фима сквозь зубы.
– Очевидно, что три с лишним года я должен был быть разлучён с той, в кого влюблён. И я выполнил это даже в двойном объёме, – Александр горько усмехнулся.
– Из-за этого ты меня бросил?
– Да.
Ответ был таким простым и коротким, что у Фимы сдавило горло от обиды. На лице Александра не отражалось никакого сожаления. Он добавил:
– А ещё не мог быть с той, к кому тянулась моя душа.
– Ты про..? – Фима указала в сторону полянки, на которой отдыхала Хытр.
– Да.
– Саша, что ты несёшь?
– Я бы сказал, что несу пакетик, но у меня его нет, так что будет не очень смешно.
– Саша!
Он раскрыл рот, но в итоге лишь засмеялся – чисто и открыто, будто и сам осознал, наконец, абсурдность этого разговора и всей ситуации в целом. Фима почти уже поверила, что сейчас он отсмеётся и скажет ей, что всё это – глупый розыгрыш, духи вынудили его скрытничать, а на самом деле он, конечно же, любил её все эти годы. Но когда смех затих, Александр поднял на неё взгляд – цепкий, колючий.
– Я постараюсь говорить достаточно чётко и однозначно, чтобы ты точно поняла, что хочу донести. Не хочу недомолвок, – он шумно втянул воздух и выпалил на одном дыхании: – Я люблю Хытр, не тебя. Я хочу быть с ней. И всё, что делал после Ритуала – было ради этого. Ферштейн?
Фима смотрела на него и не верила, что слова, выбирающиеся из его горла, означали именно то, что она слышала. Поняв, что говорить она ничего не собирается – не потому что проявляет так силу характера, а потому что попросту не знает, что можно здесь сказать – Александр продолжил:
– Моё служение духам в юности прошло не совсем так, как это обычно бывает. Меня не надо было настраивать, я и так всегда был с магией на одной струне, – он говорил более спокойно, будто делился давней историей, которую очень любил. Коснулся груди раскрытой ладонью: – Ещё тогда во мне зародились эти чувства. Но, сама понимаешь, можно любить солнце, но нельзя его обнять. С этим было довольно легко смириться – какой бы сильной не была моя влюблённость, получить желанное было невозможно. Потом я встретил тебя и был уверен, что нашёл счастье. Я правда так считал, Фима. Не обманываю.
Он подошёл ближе и плавно положил руку ей на плечо. Погладил его большим пальцем, сжал чуть сильнее. Наклонился, чтобы их глаза были на одном уровне:
– Никогда тебе не врал. Верил, что любил – и говорил об этом. Ты и сейчас мне дорога, и, думаю, я с лихвой это доказал, не так ли?
Фима не стряхивала его руку, но и не проявляла никакого желания коснуться в ответ. Она молча смотрела на него и жалела, что не могла перетянуть на минуту или две его дар, впитать голубизну этих глаз и распознать наверняка, правду он ей говорит или врёт напропалую. Она могла бы использовать заклинание честности, вот только сил оно требовало много и давало шанс задать лишь один вопрос. У неё же сил не было ни капли, а вопросов, напротив, было чересчур много. Александр убрал руку и отступил на пару шагов:
– Но потом мне исполнилось двадцать четыре, и я встретил её, – он кивнул в сторону полянки, на которой его дожидалась Хытр. – Она уже была готова принять мою жертву, но потом проболталась, что я мог бы получить не только силу, но и её благосклонность, шанс быть с ней. Однако нужно было доказать, что мои намерения крепки. Для этого я взял обет: на тысячу сто семьдесят четыре дня отказался от магии и от отношений, в которых состоял, как и от любых других тоже. Я мог с кем-то развеяться, разовые встречи не были под запретом. Ничего хоть сколько-то серьёзного, – он цокнул языком и помотал головой. – Но духи посчитали, что это было бы слишком простым испытанием для меня. Добавили ещё два условия: во-первых, мне нельзя было раскрывать тебе причины нашего расставания. Возможно, им для чего-то нужно было твоё разбитое сердце. А может, моё – не знаю, и мне жаль, что пришлось держать тебя в неведении. Мне это тоже причинило немало боли.
Фима верила. Она подмечала детали: то, как он отворачивается, движимый сожалением за совершённые поступки, и то, как всё равно взглядом к ней возвращался. Весь его образ был наполнен грустью и невысказанной горечью. К своему огромному сожалению, она перестала сомневаться, что он говорил правду.
– А второе? – спросила она сипло.
– Если бы я рассказал тебе правду – они бы тебя сожгли.
– Что?!
Её голос сорвался на визг и тут же сменился коротким кашлем. Горло сжало судорогой, и девушка согнулась пополам, пока тело пыталось совладать с нахлынувшими эмоциями. Александр скривил губы и отвёл взгляд, ошпаренный стыдом.
– И то же
