они протискиваются наружу, чем спасаться от грозного старика через проходные дворы. Дед Михей и Ламарина бабушка олицетворяют враждебные силы, с которыми мне не тягаться. Я могу лишь искать защиты, защиты и дружбы, я не могу так… Как лилипуты, стоявшие в своей горделивой отчужденности. Я хочу на этот берег, вместе со всеми, а не на тот. Я не понимаю ненависти. И Тася, хоть она и взрослая как будто бы, не понимает тоже.

Мы бедные, и моя нелюбимая бабка постоянно голодна. Но мы бедные, как почти все вокруг, — война, а Тася — беднее нас. В нашем доме ее, дворника и ночного сторожа, знают все, разве что моя слепая бабка, которая не выходит, не знает. Взрослые о Тасе говорят, что она немного того, но то, что они считают малоумием, мы, дети, принимаем как факт. Во всяком случае, это свойство ограждает ее от иных жестоких шуток. Раз в месяц она получает свою бутылку плодоягодного и к вечеру появляется распаренная, счастливая. В такие дни она не берется за метлу и поглядывает на окружающее с горделивым пренебрежением — и никто ей не пеняет за это.

Летом Тася облачалась в стоящий дыбом холщовый фартук и брезентовые рукавицы, из которых свободно высовывались все четыре пальца, а с первым снегом запаковывалась в мужское пальто из бобрика. Слишком длинные рукава она подрезала и не подшила, и они осыпались по краям. В этом пальто, накинув на голову некое подобие попоны, она сторожила дом в самые каленые зимние ночи, и я узнавала ее ночные обходы по гулким раскатам басовитого кашля.

При всем том Тася — человек настроения. Если мышиные хвостики аккуратно перевязаны белыми тряпочками и пристроены на затылке, значит — не лезь с вопросами и болтовней, на Тасю молчун напал. Она может молчать неделями, глядя на всех исподлобья, ссутулясь шаркает метлой, а то и по ногам мазнет, если зазеваешься. Но вот косички перекочевывают на темя, а оставшиеся волосы свободно болтаются над шеей, — можно поклянчить семечек. Щедрой рукой отсыплет — сиди сколько хочешь, подбившись к широкому боку, вдыхая сложный запах пота, пыли, жмыха и старой одежды, слушай бессвязные Таськины истории и лови излучение ее нерассуждающей доброты — тепла и детской доверчивости. А Таська пригорюнится вдруг, подопрется, уставится в неведомую точку и затянет тоненько:

— Пу-ускай моги-ила тебя нака-ажет…

При этом она энергично помогает ногой, отбивающей не в такт пению. Завязав кончики надо лбом, Таська любит задираться со взрослыми. На докучных малышей она в крайнем случае грозно шикнет, а вот иным взрослым от нее достается. Однажды перегородила парадную по диагонали своей метлой и не пустила пышноусого доктора Дегтярева. Много ему пришлось выслушать! Дело в том, что Тася совершенно не переносила ребячьих слез: достаточно ей пожаловаться, и обидчик будет на глазах всего двора исхлестан и унижен метлой — а добрые Таськины руки умеют колотить не хуже, чем если бы она была ражим мужиком. Доктор же Дегтярев славился как приверженец силового метода по отношению к двум своим белобрысым пронырливым сорванцам. Пациентки же, бегавшие по вечерам к доктору домой, отзывались о нем в тонах, близких к восторгу, а моя мама, обычно вежливая, с ним едва здоровалась. Таськин монолог на фоне метлы был зрелище, и мы им откровенно наслаждались, неслышно выстроившись полукругом за спиной неудачливого Дегтярева.

— Дитя чья? Твоя, — внушала Таська, упершись в тощие, но широкие бока. — Ты ее и должен уму-разуму учить, а как же! Но! Это ж дитя малая, она же — вот, — и Таська показала двумя пальцами, до чего малая, — ты — во-он экая орясина! — Она счастливо залилась, прямо зашлась от хохота. — Ой, ну не могу! — И вдруг, словно свет отключили, сделалась серьезной, даже хмурой: — Ты — ты пальцем его не моги, слышь? А то я…

Доктор ощетинился:

— Ну ты знаешь что: ты тут не хулигань, твое дело улицу мести, ты и действуй. Подзаборница!

Но Таська величественно отмела все попытки доктора превратить монолог в диалог и продолжала, не желая упустить мысль:

— Ходишь чисто, хлеба с салой наперся, небось, с утра пораньше, — она фамильярно ткнула доктора пальцем в живот, не обращая внимания на его побагровевшую шею, — гра-амотный! Ну выходит — не от горя горького, не с голодухи — от злобы все! А злоба, — Таська уничтожающе покачала головой, и косички рожками уперлись в небо, — злоба людская — это ж самая распоследняя дела!

Долго еще доктор Дегтярев предпочитал петлять через соседние парадные, чтоб только не столкнуться с ночным сторожем. А сколько раз я пряталась у нее под лестницей от деда Михея!

Но сейчас — светлый день, и печальные воспоминания легко вылетают из моей головы. Двор понемногу наполняется, и мы идем на пустырь, заросший лопухом, полынью и дикой ежевикой. Мы гоняем за тонкими, как балерины, голубыми стрекозами и за толстухами золотыми. Эти золотые — настоящие хищницы, и сегодня в пустых шарах невидящих глаз мне чудится что-то неприятно знакомое.

— Айда в шалаш!

Мы вползаем внутрь на четвереньках, и Ламара чихает: здесь куда жарче, нежели на поляне, и остро пахнет увядающей травой.

— Ну, рассказывай, — командует Сабинка. Она похожа на комара, одетого в юбочку колоколом и вышитую блузку. Таких красных туфелек с пряжкой в виде цветка мне и видеть не доводилось. Если б меня разбудили ночью и спросили: как одеты принцессы? — я без колебаний ответила бы: как Сабинка. Она — вруша, ругается не хуже больших парней, кроме того, она ябеда и хвастунья, — но есть что-то, за что мы ее терпим. Это ее несомненная принадлежность к хитроумному и путаному миру взрослых. Я бы могла объяснить это так: она умеет лгать столь же разнообразно и равнодушно, как они. Недаром старенькая Сабинкина классная говорила о ней:

— Такая тонкая душевная организация, чувствуется, знаете, внутренняя культура!

Нет, взрослые иногда поражают слепотой. Видала бы старушка, как Сабинка натравила мальчишек на рыжего помойного кота и давилась от хохота, глядя на дергающиеся лапы и стекленеющие глаза. А как в шалаше она приподымает юбочку и называет своими именами все то, что прикрыто шелковыми трусиками.

Сабинка подгибает под себя комариные ноги и уставляет на меня желтые неподвижные глазищи. Ждет. И я выпаливаю:

— Приехали лилипуты! Они будут давать гас… гастроли! А я сегодня обедала с ними в столовой — честное слово! Они…

— Ли-ли-путы? А это что?

— А они какие?

— Это такие фокусники, ага?

Сабинка отстраняет меня рукой, похожей на сухой травяной стебель:

— Это

1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 91

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.

Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги

Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика

Оставить комментарий