подхожу к Тому с неведомой нежностью рассматривающего мой портрет. На его рисунке я другая. Хрупкая и трепетная в каждой линии, выведенные любящей рукой этого мальчишки и стойкая во взгляде и наклоне корпуса вперед.
– На твоем рисунке я выгляжу иначе, – боязливо касаюсь кончиками пальцев портрета, опасаясь, что созданный образ рассыплется.
– Такой я тебя вижу, Майя, – Хард устраивается прямо у меня за спиной и дышит в затылок. – Хрупкий цветок снаружи и вулкан внутри, – прикасается губами к виску и оставляет чувственный поцелуй.
– Это потрясающая работа, а ты безумно талантливый, – задираю голову, чтобы заглянуть в глубокие омуты британца и целую в подбородок, не дотягиваясь до любимых губ брюнета с моим то ростом.
– Почему ты прикрываешься футболкой? – Томас разворачивает меня к себе за талию и заключает моё лицо в ладонях, поглаживая большими пальцами щечки.
– Не знаю… – нервно облизываю губы. – Мне кажется я совсем тебя не знала до этого момента и сейчас всё иначе, – Хард обеспокоено хмурится и густые брови сходятся на переносице. Мои слова настораживают британца и селят в душе беспокойство.
– Я плохой человек, Майя, – Том смеется, когда я насупливаюсь, готовая бороться и драться за его собственное отношение к самому себе. – Но рядом с тобой я становлюсь лучше или хотя бы пытаюсь стать неплохим человеком, – кареглазый обольститель опускает руки вдоль туловища и смотрит себе под ноги. Мой маленький, потерянный мальчишка. – Ты же не любишь распущенные волосы… – красиво уходит от эмоционального разговора и стягивает мою резинку с запястья, которая всё это время была у него на руке, и собирает волосы в хвост. И этот миг куда более значимый всех сказанных слов.
– Помнишь, что я сказал тебе на первом занятии? – напрягаю память, и весь мыслительный процесс отражается тенью недоумения у меня на лице.
Хард вразумительного ответа не дает, но требовательно дергает мою футболку, которую я отчаянно прижимаю к груди, и отбрасывает на пол. Выпрямляет мои руки вдоль тела и грубо вдавливается своим телом в моё хрупкое и дрожащее.
– Если отпечатать твои соски на холсте бумаги они будут похожи на мелкие бусинки… – Томас накрывает мою грудь ладонями, теребя набухшие сосочки между пальцев и дыхание вышибает из легких.
Кареглазый черт целует мои плечи, уделяя внимание каждому сантиметру оголенной кожи и вылизывает ямочки на ключицах. Незаметно тянется к кисточке и на ощупь выбирает с густым ворохом. Боже, я знаю, что он хочет сделать и только от мысли становится жутко влажно между ног.
Хард опускает сухую кисть в баночку с водой и следом в черную краску. Обхватывает меня за талию, одним рывком сокращая расстояние между нами в жалкий миллиметр и касается мягким ворохом правого соска. Закрашивая круговыми движениями и лаская сверхчувственную зону моего тела.
– Том… – вжимаюсь задницей в его пах, заставляя британца гулко порыкивать. – Так сильно хочешь меня, Хард? – безобразно трусь задницей при каждом движении чувствуя, как подергивается член у него в штанах.
– Майя… – рука с кисточкой зависает в воздухе, а мои страдающие соски изнывают по ласкам. – Я стараюсь быть сегодня нежным, а ты провоцируешь меня на что-то грубое и грязное, – Хард кусает меня в шею, и я взвизгиваю.
– Продолжай, пожалуйста… – двигаю грудью, подставляя её под нежные касания тоненькой кисточки.
Томас хмыкает, и самым кончиком вороха вырисовывает незамысловатые узоры и линии по моей груди. Играется с сосками, упиваясь моими сбивчивыми стонами. Мягкая кисть – это приятно, но она не идет ни в какое сравнение с пальцами Харда. Слишком ласково и не дает желанной грубости, когда Том зажимает мои соски и массирует до вульгарного покраснения.
– Том… – хватаюсь за левое запястье британца, но он сбрасывает мою руку, разгадав замысел отчаявшейся девчонки.
– Только не кончай сейчас, Майя, – томно мурлычет мне под ухом и сладко трется щекой, – иначе я просто сдохну, – и посылает бешеные импульсы по моему телу своим животным рыком.
Небрежно швыряет кисть на стол, остатки краски на груди растирая центром ладошек. Остервенело и без капли приторной нежности, повышая обильную влагу в трусиках.
– Пожалуйста, Том, ещё… – нетерпеливо хнычу, а липкое возбуждение проступает на трусиках.
Накрываю его ладони своими, заставляя двигаться интенсивнее и сильнее натирать набухшие соски, но под моё протяжное, разочарованное мычание, Хард подбирается к моим трусикам и снимает.
– Насколько ты мокрая, девочка? – легко и невесомо проникает в меня пальцами, наслаждаясь моим горячим гостеприимством. – Блять… – зарывается лицом в мои волосы и судорожно вздыхает, не отдавая отчета своим действиям продолжает играть с моими складочками. И как мне держаться и быть послушной?
Хард порывисто разворачивает меня и бегло целует. Хватает за руку и ведет к расстеленной простыни на полу. По горящему взгляду британца понимаю, что нужно лечь и без лишних слов претворяю все фантазии кареглазого черта в жизнь. Ложусь на спину, смущенно прикрывая грудь и скрещивая ноги. Обжигающий взгляд брюнета скользит по моему обнаженному телу как кисть по холсту.
– Ты такая красивая, Майя, – Том стягивает футболку и вытирает ей пот со лба.
С какой-то будоражащей и возбуждающей обреченностью падает на колени около меня и встает на локоть. Опускает ладонь на мой живот, слегка надавливая и кажется, что пульс спускает вниз и отчаянно стучит.
– Разрешишь мне порисовать? – не дожидаясь ответа Хард открывает баночки с краской, стоящие возле меня на полу.
– Порисовать?… – обескураженно слежу за действиями Томаса и улыбаюсь в предвкушении.
Похотливый британец пачкает длинные пальцы в краске желтого цвета и наносит небольшой слой на моё тело, вырисовывая тонкие линии на бедрах, переходящие в витиеватые узоры. Акварельные татуировки от Томаса Харда на моей коже. Мне щекотно, и я смеюсь, наблюдая за работой своего художника.
– Твоё тело – мой холст, – шепчет на уровне моего пупка и обводит его контуром языка. Ведет мокрую дорожку к истекающему, горячему лону и прорываясь юрким языком к влажным водам, слизывает моё возбуждение.
– Господи, Том… – вскрикиваю и еще сильнее стискиваю бедра, а британец всё настырнее ласкает меня язык, изредка касаясь клитора. Еще несколько движений и я раскроюсь перед ним. Хард до боли впивается пальцами в мои ляжки и раздвигает, открывая более удобный доступ ко мне. Так усердно и старательно лижет, стимулируя самым кончиком языка чувствительный комочек нервов, что я прекращаю бороться. Оттягиваю кудряшки Томаса и двигаю бедрами, ловя каждое прикосновение горячего языка этого извращенного художника.
– Только не останавливайся… – так грубо давлю ладонью на затылок брюнета, что он рычит прямо мне в лоно. Вибраций
