Её знатно развезло от секса. Пассивность и приятная истома Майи сменились адреналином и желанием затащить меня в свои объятья. И я почти поддался искушению, совсем не против трахнуть чертовку еще раз и провести с ней всю ночь в маленькой студии. Но совесть, дико выбешивающая и лишняя штука, не позволила мне. Не позволила воспользоваться девушкой, что открылась мне не только телесно, но и душевно.
Майя не оставляла попыток обаять меня: голая и перепачканная в краске ползала по простыне, сохранившей отпечатки наших тел, и дразнила меня. Соблазнительно покусывала нижнюю губу и мяла свои очаровательные сиськи. И это в то время пока я убирался в студии. Постоянно отвлекала меня и нервировала мой успокоившейся, ненадолго, член. Никакой помощи от голубоглазой чертовки я не добился. С горем пополам отправил её в женскую душевую и ждал за дверью как преданная собачонка. Хотя горячие, влажные образы Майи в душе стояли перед глазами. И не только они стояли…
По дороге домой Льюис притихла и дремала. С такой Майей я ближе знаком, чем с девушкой, чьи навыки обольщения такие милые и невинные, что сносят мне на хрен голову.
Самое тяжелое после нашей интимной и откровенной шалости – расставание. В слюнявых романтических фильмах влюбленные парочки долго прощаются, не в состоянии отлипнуть друг от друга. Нам было неловко. Майя не знала, как вести себя с парнем, который обычно тот ещё козёл. Смущение голубоглазой нимфы я скрасил нежным поцелуем в губы и уехал домой.
Прекрасный день мог закончить хорошо если бы не приглашение отца на ужин, о котором я вспомнил, оставшись один.
Сраные семейные посиделки мне сейчас не нужны. Им бы я предпочел валяться на диване и фантазировать о Майе, которой бы не понравилось моё отношение к отцу. Вот опять, запоминаю ненужную херню и прислушиваюсь к советам этого гения!
Пришлось заехать домой и переодеться. Моя белая футболка заляпана краской. Отец бы не оценил, а лишние нотации относительно моего внешнего вида меня бесят.
А ещё картины… Первые полноценные произведения недоделанного художника. Я никогда бы не рискнул прийти на факультатив если бы не Майя. Дал ей обещание и сам жутко хотел окунуться в настоящий мир художника. Статус ловеласа и подонка не вяжется с моим увлечением, но именно в маленькой студии я впервые почувствовал себя естественно. Был собой. И отразил на первой картине свои чувства – покой и умиротворение, которые поселила во мне упрямая голубоглазая нимфа. Призрачные очертания её силуэта – что-то недосягаемое. То, чего я не заслужил, но к чему отчаянно стремлюсь.
Дороже всего для меня – портрет Майи. Совершенно невинная, но боже упаси, разозлить её или обидеть. Вот что меня притягивает в этой чертовке, необузданная строптивость и нежная женственность. И теперь у меня есть маленькая частичка Майи....
Оставляю картины в спальне и переодевшись в чистую футболку, отправляюсь на ужин.
– Думал, ты уже не придешь, – отец открывает мне дверь и заключает в крепкие мужские объятья.
Я вообще-то не собирался приходить, но в слух этого не произношу!
Теодор Хард – влиятельный и состоятельный предприниматель, сколотивший нехилое состояние на сети курортных отелей и гостиниц по всему миру. Образование юриста помогло в делах, а прыткий ум не позволил конкурентам уничтожить бизнес отца. Он любил напоминать мне о важности высшего образования. Я любил делать вид, что слушаю его. Хотя мне всегда было насрать. Моё обучение в университете – уступок отцу. Взамен он пообещал не капать мне на мозг, и тема моего будущего была закрыта.
Отец выглядит хорошо и ухожено. Всегда отглаженные рубашки и черные брюки. Блестящие и дорогущие запонки. Сияющие изумрудные глаза юного пацана и только седина в волосах и морщины вокруг глаз немного выдают его возраст. Моя полная противоположность. Никогда и ничем не походил на отца. Всегда добродушный и приятный папа, и скупой и колючий сын. Я не перенял от него ни одного качества.
– Как твой первый урок живописи? – приобнимает и сжимает плечо. Я даже не пытаюсь сдержать улыбки и отражает она далеко не моё восхищение первым занятием.
– Было круто… – особенно мне понравилось заполнять Майю и трахать её дико тугую…
Краснею как неопытный пацан. Надеюсь, отец ничего не заметил.
– Рад, что ты решился. Я всегда говорил, что ты талантлив.
– Спасибо! – почесываю затылок и оглядываюсь, чувствуя себя немножко неуютно.
В доме отца я бываю редко и мне всегда некомфортно. Но отец старается, и я ценю его попытки наладить отношения, поэтому изображаю из себя, как выразилась бы Майя: милого душку.
Снова лыблюсь как кретин и даже не замечаю, что отец откровенно глазеет на меня с тем восхищенным и загадочным блеском родителя, разгадавшего секрет своего ребенка.
– И как её зовут? – улыбка растягивается на его губах.
– О чём ты? – жар приливает к шее и сердце бешено колотится в груди. Неужели я так глупо выгляжу со стороны? Наивно и действительно влюбленно!
– У тебя много девушек было, но ни с одной из них ты еще никогда так не светился, – отец в открытую ржет надо мной!
– Я не свечусь, – нарезаю круги по кухне, только бы не смотреть в глаза отцу и закончить уже этот неловкий разговор.
– Еще как светишься! – теплый и веселый отцовский смех обволакивает меня как пуховое дело, и я просто не в силах сдержаться улыбку.
Хорошо, что Льюис не слышит этого, иначе эта чертовка постоянно бы напоминала мне об этом.
– Здравствуй, Том.
И всё прекрасное рушится в одночасье под мощным натиском холодного и чужого голоса женщины, которую я навсегда вычеркнул из своей жизни.
– Что она здесь делает? – сдержанный вопль раненого животного хуже крика. Мать стоит напротив меня непоколебимым, абсолютным совершенством. Идеальные черты лица какой-нибудь древнегреческой богини лишены эмоций и главных чувств – любви и сострадания. Глубокие карие глаза обрамлены густыми, длинными ресницами. На тонких губах красная помада.
Это несправедливость вселенских масштабов. У меня нет ничего общего ни в характере, ни во внешности с человеком, который растил, любил и заботился обо мне. Но я – абсолютная копии женщины, что бросила меня. Моя мать – это я в мужском обличии.
– Что она здесь делает? – ору в сторону отца, который оказывается рядом со мной, опасаясь, что я наброшусь на эту женщину и растерзаю её.
О, я совсем не против причинить ей боль и вред. Желательно соизмеримый с тем, что она нанесла мне в детстве.
– Том, прошу тебя… – отец касается моей руки, но я
