тихо, что мне кажется, будто я ослышалась, – желательно искренне, – Хард выпрямляется, раскачивается на пятках, как неопытный мальчишка впервые признающийся в чувствах девушке, – потому что ты начала мне нравиться… – он робко поднимает взгляд и смотрит на меня с той надеждой от которой у меня предательски ёкает и сжимается сердце…
Глава 23. Майя
Тяжелее слов Харда – только сегодняшний день. Я боялась. Боялась, что он возненавидит меня и обратит свою злость против девушки, не ответившей на его чувства. Боялась, что Томас закроется и отдалится от меня на этом этапе наших сложных отношений, когда стал как-то по-своему доверять мне. Боялась, что он откажется от своих слов и разрушит собственную мечту, так и не решившись прийти на курсы живописи. Этого я боялась сильнее всего. Подобраться так близко к чувствам Харда, уговорить его и разрушить все в одночасье своим молчанием. Будь у меня возможность, я повернула бы время вспять. Но мы живем в обычном мире и принимаем решения по мере поступления задач без возможности изменить свои действия.
Последствия моего решения того злополучного дня преследуют до сих пор. Никто не предполагал, что парень, поспоривший на мою девственность, попросит полюбить его. Но чего я ждала от спора? Популярности? Маленькая, гнусная ложь, за которой я пряталась всё это время. До этого момента. Я хотела влюбиться, и наивная мечта идиотки осуществилась. Первая влюбленность на пути во взрослую жизнь в самого желанного и опасного парня, первого признавшегося мне в своих чувствах. И очередной урок живописи – проверка на прочность моих чувств, негодующих и бушующих в недрах моей души. Возможно, я убила мечту человека, которого с таким трудом заставила прийти на уроки живописи. И как мне жить с этой мыслью? Продолжай обманывать сама себя и дальше ходить на факультатив, в котором ты полной ноль, Майя!
Никогда в жизни не испытывала к себе такой ненависти и такого лютого отвращения! Сижу и пялюсь на белое полотно, пропуская слова профессора Ральфа мимо ушей, изредка поглядывая на закрытую дверь в студию.
Как там говорится, одежда отражает состояние твоей души? Именно поэтому я выбрала исключительно черные джинсы и футболку, отдавая дань уважения угнетающему мраку своей души, которая желала ответить на признания Харда, а её хозяйка бессердечно проигнорировала. Но мне больше нравилась мысль о том, что на черной одежде не так заметны следы от краски и я отчаянно цепляюсь за эту мысль.
– Мистер Ральф, извините за опоздание, – вежливый стук в дверь и тихий голосок Томаса, молниеносно и точно поражающий моё сердце разрядом тока. Он возвращает меня к жизни и заставляет реагировать. Будь у меня в руке кисточка я бы выронила её.
– Том, проходите! Проходите! – мастер по истине рад появлению в его скромной мастерской такого неприступного, но талантливого ученика, что он готов простить ему любое опоздание и даже грубое слово.
Хард бесшумно прикрывает дверь и занимает свободное место за мольбертом, за котором сидела я на первом занятие. Господи, он пришел! И всё остальное просто неважно и несущественно. Британец может ненавидеть меня и презирать. Может ничего не чувствовать, но он пришел, потому что пообещал и потому что сам хотел.
Счастливо улыбаюсь как маленькая девчонка, чувствуя, как угрызения совести отступают, и я могу незаметно сидеть за спиной Харда и наслаждаться каждым его движением. Увлеченный и преданный своему делу. Боже! Никогда бы не подумала, что буду так радоваться появлению брюнета на курсах по живописи. Мои расплывшиеся губы в улыбке можно с легкостью накрасить акварелью и отпечатать на белом листе бумаги, назвав рисунок: «мечта идиота».
– Сегодня я хочу, чтобы вы заглянули в себя и отразили на холсте то, что чувствуете в данную минуту. Это сложно, потому что каждого из нас ежесекундно переполняют самые разные эмоции, но сконцентрируйтесь на главной. На той, что тревожит вас сильнее всего. – Мистер Ральф поправляет свою шапочку темно-алого цвета и складывает ладони кверху на уровне груди, многозначительно задерживая взгляд своих мудрых глаз на каждом своем ученике.
Как изобразить ненависть к себе и ту боль, что я испытываю, глядя на неподвижную спину Харда? Как вообще называются мои чувства? Зависимость от человека, который должен был стать просто средством достижения цели, как и я для него? Печальным и просящим взглядом беспомощно пронзаю широкую спину кареглазого обольстителя.
Том не обернется. Гордость не позволит. Но мне достаточно и того, что он здесь. Мы в одной студии живописи. Почти рядом. Нужно дать возможность Харду раскрыться, а не таранить его взглядом как мишень.
Тупо гляжу на белое полотно, не имея представления о том, что рисовать и как. У эмоций и чувств нет точных линий для изображения. Один сплошной, переплетенный клубок. И если бы в студии никого не было, выплеснула бы несколько красок на полотно, наблюдая как растекаются цветные линии. В фильмах – это выглядит эпично.
Откладываю на рабочий столик художника кисть и поочередно открываю баночки с краской. Окунаю пальцы в вязкую жидкость красного цвета и рисую на холсте темно-алую линию, рассекающую белый лист бумаги пополам. Как молния рассекает небо и существует только миг до грозы и после.
Прорабатываю и закрашиваю белые пробелы разделительной черты, вместо кисти используя пальцы. Маленькие дети всегда рисуют руками и у них хорошо получается. Определенный уровень свободы, когда даже художественные принадлежности не ограничивают тебя.
Одну часть холста, отделенного линией, остервенело закрашиваю насыщено-черный цветом, испачкав всю левую ладонь. Подушечками пальцев устраняю белые пятна листа бумаги. Для другой – выбираю белую краску.
Приходится вымыть пальцы от красной акварели, чтобы не допустить смесь цветов.
Белая краска иначе ложится на мольберт. Она почти не отличается от родного цвета белой бумаги, но вместе с тем бросается в глаза.
Белоснежная часть полотна – первый выпавший снег и чистота. Темная сторона – скопление невзгод, потерь и боли, перемешавшихся в одну массу. И алая разделительная полоса, контролирующая мои чувства и эмоции по разным сторонам. Но это всё ложь! Вру сама себе! Это не то, что я чувствую в данный момент. Никакого порядка внутри и близко нет.
Горько усмехаюсь, покачивая головой как человек окончательно разочаровавшийся в живописи. И делаю по-своему! Как хотела изначально: хватаю маленькие баночки с краской идентичные тем, что подсыхают на холсте и выплескиваю на бумагу.
Разноцветные струйки стекают по мольберту. Пересекаются и встречаются друг с другом. Красивое зрелище. Живое. Мои застывшие чувства в движении. С улыбкой расхулиганившегося ребенка размазываю
