приветливый пожилой человек и представился по-английски: “Мистер Филипс”.
Его роль была не совсем ясной – он, очевидно, снимал квартиру при церкви и в то же время был управителем всей ее территории и сотрудником Олсуфьевой. Мы рассказали о приключении с бензином, но Мистер Филиппс успокоил нас: у него есть маленький запас бензина, и мы сможем доехать до заправочной станции.
Куда же нас принесло? Оглянувшись, мы нашли себя в чудном саду, сидящими с мистером Филиппсом за белым круглым дачным столиком на фоне очаровательной церкви.
Нам предстояло жить в самой церкви в квартире священника, который приезжал на службу раз в месяц. Квартира располагалась на трех этажах – спальня наверху, кухня под ней и кабинет внизу. Оттуда можно было войти внутрь, прямо на площадку алтаря.
В первый же день я вышел на эту площадку и решил спеть всю русскую программу Мадригала. Церковь была пуста, а акустика, как в пещерах Армении: мой голос звучал, как хор. Под сводами церкви впервые в ее истории разносилась русская церковная музыка XVI–XVIII вв.
Каждый этаж квартиры представлял собой небольшую, но вполне комфортабельную комнату. В кухонном холодильнике мы нашли запасы, необходимые для всего – завтрака, чая, и даже легкого обеда, все это – трогательные заботы мистера Филиппса и, конечно, Марии Васильевны.
Через ее гостеприимство прошло более трехсот семей эмигрантов из Советского Союза, таких, как мы. Большинство из них были евреи.
В церкви мы познакомились с постоянной прихожанкой и близким другом М.В. доктором Ниной Харкевич, маленькой, круглой, как шарик, женщиной, весьма престарелой, но, тем не менее, продолжавшей свою врачебную практику. Разговоры с ней были захватывающе интересными. Очень литературный человек, она публиковала свои стихи и прозу в эмигрантских газетах и журналах, знала всех литераторов русского зарубежья. Однажды, уезжая из церкви, Нина призналась, что не знает ни одного дорожного знака и сигнала. “Как же вы водите машину?” – спросили мы. “Смотрите”. И мы наблюдали, как за оградой она подъехала к перекрестку со светофором. На нем был красный свет. Нина перекрестилась и… поехала на него. Такой была Нина Харкевич: перекрестилась и поехала.
В 1991 г. мы побывали во Флоренции второй раз. Нас встретил такой же огромный город, как и в 74-м, но с другим воздухом, полным выхлопных газов неимоверно выросшего движения автомобилей и грузовиков. А в то время, о котором я пишу, по нему можно было ходить и дышать свободно. И мы исходили всю Флоренцию, побывали в интереснейших музеях, конечно, в галерее Уффици (Uffizi) и видели древнюю архитектуру города.
Каких только встреч не бывает, когда ходишь по городу. Так мы встретили совершенно незнакомых людей из Израиля на Соборной площади Флоренции. Мы пересекали площадь и прошли мимо пожилой пары, которая двигалась в противоположном направлении. По совершенно загадочной причине и они, и мы обернулись в одно и то же время, и пошли навстречу друг другу. Мы познакомились и разговорились, по-русски. В Тель-Авиве у них были друзья, оказавшиеся родственниками Аллы. Ее тетя Эся, сестра дяди Сади, эмигрировала в Палестину в начале века, и они не виделись 50 лет. Уже после нашей эмиграции Садя поехал в гости в Израиль и произошла встреча сестры и брата спустя более полувека.
Однажды Мария Васильевна пригласила нас на спектакль Борис Годунов Мусоргского в исполнении Софийской народной оперы с знаменитым басом Николаем Гяуровым, работавшим в то время в Софии и Ла Скала. Это был дневной спектакль, и мы сидели в полупустом зале. Опера шла по-русски, произношение прекрасное, с очень незаметным болгарским акцентом, понятно было каждое слово. И я подумал, что среди публики только мы понимаем это каждое слово.
После театра М.В. пригласила нас на чай в свой старинный дом. За время наших флорентийских каникул мы стали друзьями.
Перед отъездом М.В. предложила сделать запись в гостевой книге о днях, проведенных во Флоренции, и я написал о нашей бесконечной благодарности ей, церкви и мистеру Филиппсу за чудо этой недели. Дружба c Марией Васильевной, которая и до сегодняшнего дня ассоциируется для нас с Флоренцией, не кончилась с нашим отъездом. В 1976 году она была гостьей в нашем доме уже в Канаде, в Торонто. Незадолго до этого издательство, опубликовавшее перевод Архипелага на итальянский, получило премию за “лучшую книгу года, 1974”. Премия присуждалась 16 мая 1975 г.
в Театро Сан Карло в Неаполе, и на процедуре присутствовал Солженицын, в то время уже Нобелевский лауреат, и Мария Васильевна. Она рассказала собравшимся о содержании другого романа Солженицына, запланированного ею для перевода, – Бодался теленок с дубом.
М.В. Олсуфьева осталась нашим другом навсегда. Она умерла в 1988 г. во Флоренции, где прожила фактически всю жизнь, оставив после себя большое и важное литературное наследие. Ее жизнь и деятельность мало известны в истории русской культуры и нетерпеливо ждут своего биографа.
Венеция и Падуя
Мы всегда мечтали попасть в Венецию, но при обсуждении путешествия это постоянно упиралось в проблему, где остановиться. Однажды в гостях у Билла Вудхамса в церкви мы познакомились с интересной итальянкой. Это была улыбчивая полноватая женщина средних лет, и хотя все называли ее Душкой, совсем непохожая на героиню рассказа Мопассана. Душка Аврезе была профессором русского в Университете Вероны, прекрасно говорила по-русски, страстно увлекалась русским, особенно старинным искусством и иконами, и нам рассказывали, что она около пятидесяти раз побывала в Ленинграде – отсюда, очевидно, русское Душка.
Когда разговор зашел о нашей поездке, и, в частности, о Венеции и поисках в ней жилья, Душка неожиданно предложила нам свою квартиру в Падуе, которая была на коротком расстоянии от Венеции и Вероны. “Чем мы можем возместить вашу любезность?” – спросили мы. “Может быть, у вас есть какой-нибудь предмет русского искусства”, – был ответ. У нас был серебряный портсигар с замечательной эмалевой крышкой с изображением обнаженной красавицы, выходящей из ванны, в стиле Ренуара. Душка была счастлива. Так решился вопрос нашей поездки в Венецию, а теперь еще и в Падую, которые оставили неизгладимое впечатление.
Мы въехали в прекрасную Падую в часы раннего заката, когда все краски становятся более густыми и контрастными. Не было времени рассмотреть все, что проезжали, но все-таки увидели красоту дворцов, памятников, церквей и площадей, таких, как знаменитая, самая огромная в Европе, овальная Площадь Prato della Valle с ее семьюдесятью четырьмя памятниками. Но у нас было время посмотреть многое позже в чудном городе.
Поиски квартиры Душки по данному ею адресу неожиданно привели нас к огромному архитектурному сооружению, похожему
