часто делать небольшие починки, но благодаря Элле Ивановне, мы смогли дожить до того времени, когда в руках оказалось 800 долларов.
У того же механика, где чинился Остин, мы купили сильно подержанную американскую машину Понтиак Паризиен (Pontiac Parisienne). Это был не автомобиль, а океанский корабль невероятного размера, в таких тогда ездили по Канаде и Америке – нос машины был такой длины, что, сидя за рулем, я с трудом видел его начало. Маневрировать в этом мамонте было нелегко, пришлось научиться. Машина вела себя сначала достойно, но через полтора года дала дуба. Пришлось думать о первой новой машине в нашей жизни, однако это было другое время: у нас уже был кредит, т.е. можно одолжить в банке деньги в рассрочку.
Первые музыкальные знакомства
Пользуясь советами Цукертов, новых знакомых и, это важно, советами наших ведущих в Хиасе и Управлении по Трудоустройству, я узнал о разных музыкальных организациях и союзах в Торонто, адреса, имена руководства, и с этого начались поездки во все концы города, встречи с людьми, которые не имели понятия, кто перед ними, и необходимость представить себя на приличном английском. Канада оказалась очень не формальной страной: на первом свидании не требовалось, как правило, никаких документов, главным был человек и беседа с ним.
Это я почувствовал при знакомствах с тремя главными музыкальными администраторами Торонто: Германом Гайгером Торелом (Herman Geiger Torel), оперным режиссером и генеральным директором Канадской Оперы; администратором музыкальной жизни Торонто Францом Кремером (Franz Kremer) и импресарио, калибра Юрока, Вальтером Хамбургером (Walter Hamburger). Каждый принял меня очень тепло и старался помочь.
Но самая активная поддержка пришла от Гайгера Торела: он думал обо всех возможных видах работы – оперной, концертной и преподавательской – и во всех трех случаях проявлял ободрение и реальную помощь. Когда в 1975 г. было объявлено место профессора вокала в Университете Вестерн (Western University) в г. Лондоне, недалеко от Торонто, он сразу же написал рекомендательное письмо (к тому времени он меня уже слышал). После отбора кандидатов приемной комиссией меня вызвали в Лондон на “интервью”, в моем случае, на прослушивание, которое прошло настолько успешно, что буквально через пару дней я получил сообщение, что принят на работу. Это было замечательно! Но спустя две недели я был извещен, что университет отменил финансирование моей должности. Все кончено. Однако сама история с Лондоном, Онтарио длится до сих пор. Так случилось, что еще один Туманов, наш сын Владик, после окончания университета и защиты диссертации получил место в Университете Вестерн, на кафедре современных языков. И осел с семьей в этом небольшом провинциальном городе, где мы с Аллой, конечно, навещали их каждый год. А в 2004-м вообще решили переехать туда, чтобы быть ближе к детям и внукам. Вот какая ирония: судьба пожелала, чтобы мы жили в Лондоне и настояла на своем.
После моего первого публичного выступления в концертном зале Гайгер Торел прислал мне трогательно письмо с поздравлениями – копии всем музыкальным организациям; а в 1976 г. предложил работу в передвижной труппе Канадской Оперe. О том, что из этого вышло, будет рассказ дальше. Гайгер Торел умер скоропостижно в конце того же года. Память о нем навсегда живет во мне.
Франц Кремер, менеджер, о котором я уже упоминал, считал, что мое произношение требует работы и поэтому лучше всего предстать перед публикой с русским репертуаром, и ему вторил директор Toronto Symphony Хамбургер, который обещал, что в следующем сезоне будет поставлена 10-я симфония Шостаковича с моим участием.
К сожалению, этот план не удался. Но какая-то работа все время появлялась. Самой интересной был концерт, посвященный годовщине со дня смерти (самосожжения) Яна Палаха в знак протеста против вторжения советских войск в Чехословакию.
Исполнителем-пианистом на этом концерте, под эгидой Мемориального института Массарика, был Антонин Кубалек, выдающийся чешский музыкант, эмигрировавший в Канаду в 1968 г. Он пригласил меня принять участие для исполнения вокального цикла А. Дворжака Цыганские песни. Концерт состоялся в одном из важных камерных залов Торонто, Сент Лоренс Центре – St. Lawrence Centre, 19 января 1976 г., в день годовщины смерти Яна Палаха.
Зал с невысокой эстрадой и прекрасным роялем – Бозендорфер – вмещал человек триста, и это были не только чехи, пришедшие почтить память своего героя, но и тонкие любители музыки. Кубалек играл блестяще Чешские танцы Сметаны, Цыганские песни Дворжака прозвучали во второй половине первого отделения. Этот замечательный цикл как будто был написан для моего голоса, идиом славянской музыки был мне близок, а тренером чешского произношения, лучше не придумаешь, сам Кубалек.
На другой день в газетах Торонто появились рецензии, в основном положительные. Но в двух критики разошлись: в одной, Глоб энд Майл (Globe & Mail), был положительный отзыв в адрес Кубалека и отрицательный в мой; а в другой, Торонто Стар (Toronto Star), все наоборот. Когда утром пришли газеты, раздался телефонный звонок, я услышал в трубке голос Кубалека, мы долго смеялись. С почтой прибыло и милое письмо Гайгера Торела, которое придало мне бодрости.
Я смотрю на листок бумаги, исписанный мною. Это расписание дел на один день, 8 октября 1974 г. – позвонить в Музыкальную Ассоциацию Торонто; связаться с директором консерватории Кушнером; звонок к главе СиБиСи (канадское радио) в Монреаль; визит к Гайгеру Торелу; заехать в еврейскую школу по поводу перевода туда Владика – мы недовольны уровнем его нынешней школы; договориться о встрече с пианистом Борисом Берлиным, профессором консерватории; позвонить Морин Форрестер (Maureen Forrester), знаменитой канадской певице, котральто, о прослушивании… И масса других дел на домашнем фронте. Я вертелся, как белка в колесе. Многие вели себя совсем иначе: главное было устроиться на работу сразу – часто инженеры становились слесарями, фрезеровщиками, врачи – санитарами. Однажды Владик спросил меня: “Почему у всех отцы уже работают, наливают бензин и все такое, а ты, как угорелый, бегаешь”? Я ответил, что благодарить за это нужно нашу замечательную маму, которая работает и дает мне возможность бегать.
Работа Аллы была трудная и с психологической, и с физической стороны. Новые, не очень понятные люди, новое оборудование, английский, сложные отношения – лаборатория включала, как вся Канада, много этнически разных работников, с часто непонятной психологией. Физически это было изнуряюще: ночные смены и постоянная гонка – кровь должна обрабатываться немедленно после ее доставки. Алла приезжала домой совершенно измученная.
Раймонд Паннелл и Сo-opera Тheatre
Гайгер Торел связал меня с канадским композитором Паннеллом (Raymond Pannell), который искал певцов для своей
