была хорошая школа знакомства с культурой и этикой здешнего музыкального мира, а кроме того, мною была получена масса полезнейших советов об исполнительстве от великолепного музыканта. Особенно запомнилась наша работа над
Зеленой рощицей Прокофьева, одной из его классических обработок народных песен.
Концерт в Hart House. За роялем Уильям Эйд. Зеленая рощица.
Музыка аккомпанемента передает своими остинатными повторами и тоску девушки по возлюбленному: не придет, и не явится он, и вновь, и вновь возникающий образ зеленой рощицы – она больше не цветет, – и соловушки – он больше не поет.
В конце 1976 г. я начал давать частные уроки вокала. Учеников было немного, и никаких особых талантов среди них не было. Кроме, пожалуй, Герлинды Штрангеманн, сопрано, сравнительно недавней эмигрантки немецкого происхождения. Еще в Германии она брала уроки пения в Музыкальной академии Бремена и обладала неплохим, но недостаточно разработанным голосом. Она довольно быстро развивалась и через два года была готова к выступлению на публике. По ее инициативе был организован концерт под эгидой Гёте Института (Goethe Institute Toronto), и я согласился принять в нем участие. Программа состояла из произведений Баха и Бетховена.
Из трех кантат Баха, арии и речитативы которых были выбраны нами (№21, №№ 202 и 212), 21 кантата и дуэт из нее Ach Jesu, meine Ruh’, mein Licht оказалась самой интересной. Это диалог между Иисусом и Душой. Душа просит его о помощи, провозглашает свою любовь к нему и получает ответные уверения. В целом все развитие звучит, как любовный дуэт. Мерная и довольно оживленная поступь темпа создает ощущение оптимизма и радости.
Во многих моих выступлениях принимала участие сопрано Вера Каушанская, в одном концерте вместе с тенором Глином Эвансом (Glynn Evans), с русским репертуаром: дуэтами и трио композиторов XIX века. Кроме Leah Posluns Theatre, вечера камерной вокальной музыки проходили в зале McLaughlin College Йоркского университета и на других площадках.
* * *
Одним из самых важных и интересных событий в моей концертной деятельности того времени было участие в качестве солиста-баритона в оратории Генделя Мессия [Messiah]. Она исполняется обычно дважды в год – во время пасхальных и рождественских праздников, и мне довелось выступить в ней дважды, с разными оркестрами и в разных городах Канады в один и тот же 1977 г. Первый раз в столице провинции Нью Фаундленд [New Foundland] Ст. Джонс [St. Johns] в вербное воскресенье в апреле, а второй – в Калгари [Calgary] в Альберте в декабре на рождество. В Калгари среди солистов был уже знакомый мне тенор Глин Эванс, я уже упоминал его как участника моих концертов в Торонто, а в Ст.Джонсе пел Пол Фрей [Paul Frey], впоследствии замечательный вагнеровский тенор, сделавший блестящую международную карьеру.
Это традиционное важное событие во всем англоязычном мире: Англии, США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии, вообще всюду, где люди говорят по-английски. Не просто оратория, исполняющаяся время от времени на концертной эстраде, а некий ежегодный ритуал, на который собирается множество любителей музыки. Обычно в больших городах Мессия повторяется два или 3 раза, и один раз это Sing Along (Пойте с нами), когда публика приходит в зал с партитурами и поет все хоровые партии вместе с хором и оркестром. В таких случаях дирижер часто поворачивается лицом к залу, и огромный хор безупречно подчиняется его палочке. Русской публике эта традиция не известна.
Помню реакцию Ефима Григорьевича Эткинда, когда он впервые услышал Мессию в Эдмонтоне в начале 80-х годов. Он уже несколько лет жил в Париже, но по содержанию своей работы и образу жизни как бы оставался в России, хотя всегда был человеком, исключительно чутким ко всему новому. Мне тогда удалось организовать приглашение Ефима Григорьевича в Альбертский университет в качестве почетного гостя и лектора на месяц, и во время рождества мы вместе пошли на Мессию в огромный концертный зал, набитый публикой до отказа. Эткинд был поражен тем, как полон зал, и пока мы медленно продвигались на свои места, внимательно смотрел на публику. Конечно, на концерте присутствовала, главным образом, интеллигенция. “Какие лица!’’ – сказал он. Когда в конце оратории зазвучал хор Alleluia, публика, как всегда по традиции, встала и многие, хотя это не было Sing Along, пели вместе с хором. Глаза Ефима Григорьевича сияли, он был под большим впечатлением от всего услышанного и увиденного. В те дни началась наша дружба с Ефимом Григорьевичем Эткиндом, сыгравшим огромную роль в моей жизни и жизни Аллы. Но об этом будет дальше.
Подготовка партии к исполнению Мессии очень увлекла меня, не процесс разучивания музыкального материала – это не представляло труда, – а сложность и необычность его структуры. Речитативы и арии были полны тончайших эмоциональных нюансов и контрастных темпов: от медленного движения до головокружительной колоратуры. Последнее вызывало страх, хотя у меня довольно подвижный голос. И вдруг в процессе работы я обнаружил, что даже самая быстрая колоратура не представляет труда. Это сразу проявилось в одной из главных арий второй части оратории (Why do the nations…), проносящейся с феерической скоростью и окрылившей меня тем, как легко это далось. В Калгари я пел еще одну такую же быструю колоратурную арию, которую обычно поет альт, но по желанию дирижера, порученную басу-баритону (For He is like refiner’s fire). Мои самостоятельные репетиции доставляли огромное удовлетворение.
Однако, я конечно, был очень взволнован предстоящими представлениями Мессии. Все прошло благополучно, и товарищи по концерту, другие солисты и хор, знавшие, что это дебют, поздравляли меня. Бесценный опыт придал мне бóльшую уверенность при исполнении кантат и ораторий в будущем.
II
Читатель помнит, какие мысли приходили мне в голову после разговоров с товарищами во время работы над оперой Push. Я понял, что, выбрав деятельность певца, я обрекаю себя и свою семью на жалкое существование и нищенскую старость, не говоря уже о краткости моей исполнительской карьеры. И начал искать во всех направлениях возможной альтернативы, которая ни в коем случае не порвет моих связей с музыкой: думал о работе оперного певца, кантора, солиста в камерном хоре и пр.
Но чтобы быть кантором, надо иметь веру, иначе все превращается в ежедневное лицемерие. И кантор, кроме певческих обязанностей, должен прямо общаться с верующими, давать им религиозные советы, знать глубоко иудаизм… И несмотря на это, когда стало известно, что в реформистской синагоге города Буффало, в двух часах езды от Торонто, но уже не в Канаде, а Штатах, есть вакансия – я написал туда и получил приглашение на
