руку с волчьей татуировкой. Вижу, как она анализирует сказанное, а мое сердце из мышечного органа становится теплой лужицей с соленым привкусом. Уголки губ дочки вздрагивают в робкой улыбке.
– Ты хочешь быть моим папой?
– Я и есть твой папа, малышка. И я тебя так сильно люблю, – он зарывается в ее кудряшки и замирает, прижимая к себе. Его плечи дрожат. Как и мои.
Мой сильный, жесткий, бесстрашный волк, что когда-то обманчиво пугал меня своими острыми клыками, вернул себе свою стаю.
***
С кольцом на пальце и ванильной посыпкой на оттаявшем сердце наблюдаю с берега за двумя Булатовыми, отцом и дочерью. Они хлюпаются в озере, как ненормальные, не обращая внимания на ледяную воду. У обоих синие губы, зубы стучат, кровь играет по телу, но они упорно отказываются выходить из воды. Моржи! Чокнутые! Мои.
– Макс, она задубела уже, простынет! И ей пора спать! – Только эти доводы приводят новоиспеченного отца в чувство.
Он не отвечает мне. С момента наших признаний и сцены с Оливкой, он все свое внимание посвящает ей. И только ради этой юной леди я готова отойти на второй план.
На ночной сон Лив едет на широких плечах Макса, размахивая полотенцем, как шашкой. Я не могу оторваться от вида на его спину, крепкие ягодицы в купальных шортах, от черных рисунков, поселившихся на его теле, но для порядка ворчу, чтобы моя рыбка срочно вытиралась. Они делают вид, что не слышат меня, и продолжают вести свою игру, в которую меня не берут. И пусть! Смеюсь. Наблюдаю за ними и хочу навсегда запомнить этот момент. И многие другие. У нас вся жизнь впереди.
Мне приходится уйти к ребятам из отряда, проверить, что все готовы к отбою, а когда я возвращаюсь к своей комнате, беспокоясь, как бы малышка не уснула в мокрых трусиках, вижу, что они сохнут на бельевой веревке на улице. От таких простых деталей его отцовства меня бросает в дрожь. И она усиливается, когда я вижу, как эти двое спят в обнимку под одним одеялом, забыв выключить лампу на прикроватной тумбочке. Между ними – медвежонок Лив. Куда без него. Рядом с кроватью на полу – наша любимая книжка про свинку-балеринку. В комнате так пахнет счастьем, что меня распирает изнутри. Этот запах ни с чем не перепутаешь. Я так и стою, засмотревшись на них, пока Макс с закрытыми глазами, не заставляет меня вздрогнуть от своего шепота.
– Так и будешь подсматривать? Или присоединишься?
Подхожу на цыпочках. Сажусь на пол у кровати. Целую Макса в плечо и льну к нему всем телом. Он показывает жестом на противоположный край кровати. Послушно иду к ним на узкую для нас троих кровать.
Макс лежит в свежей футболке. Из-под одеяла торчат сухие шорты. Когда он успел переодеться? Я же решаю сделать вид, что мне жарко и скидываю с себя всю одежду, оставаясь в нижнем белье. Ловлю его возбужденный взгляд с хитринкой. Многообещающий. Пожароопасный. Будоражащий кровь. Мне жарко, но я забираюсь к ним под одеяло. Лив лежит между нами, прижимаясь к отцу. Я обнимаю их обоих. Макс следует моему примеру и кладет руку поверх Лив мне на спину, слегка поглаживая ее пальцами.
– Я. Тебя. Люблю.
Наконец-то я могу сказать ему в открытую то, что чувствую. Его взгляд темнеет.
– Врешь.
Знаю, что так легко выбросить из памяти годы страданий он вряд ли сможет, но я готова и к этому.
Малышка начинает недовольно морщиться и шевелиться. Нам приходится затаиться. Нам так много нужно друг другу сказать. За многое попросить прощение.
– Ты можешь идти, я посплю с ней.
Отрицательно кивает из стороны в сторону головой.
– У меня есть дочь, – вижу, что он до сих пор переваривает эту новость.
– И сын, – добавляю я.
Он на мгновение застывает.
– И сын, – повторяет Макс, не отказываясь от статуса отца для своего брата.
Мой благородный мужчина или не готов пока рассказать мне правду о Кирюшке, или не планирует и вовсе. В этом весь Макс. Он мало говорит. Но много делает. И каждый его поступок громче любых обещаний, признаний, извинений. Но я не хочу оставлять между нами ни одну тайну.
– Я знаю, кто его отец. Мне рассказала Карина. Мне так жаль, что все так произошло, – слегка поднятая бровь выдает его удивление от услышанного. – Больше никаких тайн.
– Никаких тайн.
Макс выбирается из-под одеяла, когда Оливка перестает реагировать на наш шепот, подает мне руку и помогает встать. Я жду, что он начнет меня обнимать, целовать, но вместо этого он зачем-то берет телефон и набирает мой номер, сам же отвечая на свой звонок. Наблюдаю за его манипуляциями, ничего не понимая.
– Радионяня, – он показывает на телефон и тянет из комнаты, только тогда я соображаю, что он что-то замыслил и сделать это хочет не в одной комнате с ребенком. Включенная громкая связь оповестит нас, если ребенок проснется.
Мой муж гений. Я так долго называла дядю Женю мужем, что сакральное значение этого слова потеряло первоначальный смысл. И сейчас он наполняется с новой силой.
Одеваюсь. И мы молча идем в спальню к Максу, держась за руки. Между нами хоть и был секс, но сейчас меня обуревает смятение, как в первый раз. Это странно. Ладонь влажная, хочу вырвать ее из руки Макса, но он лишь крепче ее сжимает, чувствуя мое волнение. Я запинаюсь на ровном месте. Тело впадает в ступор и становится ватным.
В комнате Макс не выключает свет. Задергивает шторы. И поворачивается ко мне. Он надвигается на меня огромной, всепоглощающей массой. Под его взглядом плавлюсь и рассыпаюсь на части. Позволяю себя раздеть. Стою перед ним обнаженной, замирая от того, что он собирается со мной сделать.
Он не набрасывается на меня, как я того ожидаю, а внимательно исследует руками, как доктор широкого профиля, ощупывая тело мягкими невесомыми прикосновениями.
Ласкает сначала виски и щеки, и от этих простых движений я уже возбуждаюсь, чувствуя, как скапливается жар внизу живота. Вижу, как его тянет прикоснуться ко лбу, но он словно не решается. Беру его руки в свои и кладу их на место, где уже не видно шрама, но мы оба помним его.
От прикосновения ко лбу вздрагиваем оба.
Макс снимает с моих волос резинку, расправляя их по плечам и спине, поднимает резинку к моим глазам, а потом разворачивает меня к себе спиной и заводит за нее мои руки. Надевает резинку на запястья
