объявил о своем желании переговорить по этому поводу с Мамá, она стала меня убедительно просить ничего покаместь не говорить; все та же боязнь, о которой мы с тобой рассуждали! На этом дело тогда кончилось, хотя она совсем готова переписываться с тобой (все же ведь родные) и очень здраво смотрит на это. Все же я не теряю надежды окончить этот вопрос удачным исходом.
Из разговоров с тетей Ольгой[637] я узнал, что она, конечно, согласилась бы на подобную перспективу ее дочери – мне кажется, что эта вещь вполне естественная. Ксения меня просила очень благодарить за твое желание писать ей и за передаваемые через письма вести!
О празднествах в Копенгагене ты, разумеется, все знаешь по газетам: они были трогательны и великолепны, но весьма утомительны[638]. Я удивлялся, как Король и Королева хорошо вынесли их, потому что на них пала вся тяжесть этих 6 дней. Я передал твои альбомы Королю, Вальдемару и Джорджи. Они тебе очень благодарны, но оба последних уже имели их раньше от тебя!
В Киль мы ушли на красавице «Полярной Звезде» и пришли туда утром в 10 часов. Для меня, как всегда, это известие оставалось тайной и только благодаря тому, что я случайно спросил: основательны ли слухи о поездке в Киль, узнал за два дня, что я тоже иду! Немцы закатили встречу на славу. Они собрали все что смогли из судов, так что собралась эскадра в 25 вымпелов, в том числе 17 больших судов. Подробности ты опять узнаешь из газет, расскажу лишь самое существенное.
Император был изыскано любезен и прост, он видимо не скрывает своей радости по поводу свидания с Папá и это же удовольствие отражалось на всех немецких рылах. Погода стояла как на заказ, и рейд был удивительно красив, в особенности от присутствия подобной эскадры. Из наших судов пришла «Царевна» и «Корнилов».
После обоюдных визитов и осмотра «Полярной Звезды» съехали на берег, где вскоре состоялся парадный обед; перед тем Император предложил Папá принять германский адмиральский мундир. Уход из Киля был совсем волшебный: тихий вечер, луна, освещение боевыми фонарями и салют при громовом ура!
Теперь живем мирно здесь, думаю вернуться в конце этой недели на «Корнилове». Но пора и кончать. Прощай мой милый, от души желаю счастливого и благополучного плавания!
Тебя крепко обнимает Ксения и твой верный друг Ники.
Великому князю Александру Михайловичу
2 июля 1892 года.
Деревня Михайловка.
Мой дорогой Сандро!
От души благодарю тебя за твои милые три письма, на которые я снова так долго заставлял тебя ждать ответа. Но оправдывать не стоит!
7‑го, во вторник, наконец вернулись из Дании; переход оказался свежий и качку пришлось испытывать порядочную, так что почти все поголовно были больны. Папá меня много расспрашивал о тебе: доволен ли ты миноносцем, был ли дома и так же сказал, что тебя видели рано утром на яхте, когда все спали. Ксения краснела и конфузилась, как всегда, как только услышит твое имя. Друг мой, не думай, что забыл про твою просьбу – я теперь выжидаю удобный случай.
Когда я ходил навстречу «Полярной Звезде» в Кронштадте, то пришлось прождать около 6 часов на якоре на малом рейде. Офицеры позвали меня поесть в кают-компанию и я провел с ними прекрасную часть дня. Произошел небольшой эпизод, благодаря присутствию Толстого (курочки); затем играли в винт в кормовой каюте; я был безрассудно смел и счастлив. Надо тебе сказать, что я выучился в винт здесь, в лагере, и часто случается засиживаться до поздней ночи в эту игру. Ты себе представляешь меня, играющим с 8‑ю прикупами или 4‑мя присыпками. Все это происходило на «Александрии».
А холера-то подвигается медленно, но основательно. Это меня удивляет всякий раз, как к нам приходит эта болезнь; сейчас же беспорядки. Так было при Николае Павловиче, так случилось теперь в Астрахани, а потом в Саратове! Уж эта русская беспечность и авось! Портит нам половину успеха во всяком деле и всегда и всюду! Мы с тобой часто об этом предмете толковали и, сколько помнится, оба того же мнения.
Вчера я провел день в Петергофе; вечером был пляс в Большом дворце институток и кадетов. Ксения много танцевала с ними и вовсе не казалась смущенной; она выглядела особенно хорошо, благодаря раскрасневшимся щекам. Не сердись на меня, я вовсе не хотел еще больше подзадорить тебя последним замечанием.
6‑го начинаются спектакли в Красном; я их жду с нетерпением!
Ну, прощай! Крепко обнимаю моего дорогого Ducky!
Твой Ники.
Императрице Марии Федоровне
10 апреля 1894 года.
Дворец «Эдинбург».
Кобург.
Моя милая дорогая душка Мамá!
Я не знаю, как начать это письмо, потому что столько хочется сказать, что мысли путаются в голове. Так вот каким образом, благодаря милости Господа Бога, окончилось мое дело, после того, что я смотрел на его исход совершенно безнадежно!
На другой день нашего приезда сюда я имел с Аликс длинный и весьма нелегкий разговор, в котором я постарался объяснить ей, что иначе как дать свое согласие она не может сделать другого! Она все время плакала и только потом отвечала время от времени: «Нет, я не могу». Я все продолжал, повторяя и настаивая на том, что уже раньше говорил. Хотя разговор этот длился больше двух часов, но окончился ничем, потому что ни она, ни я друг другу не уступили.
На следующее утро мы поговорили гораздо более спокойно; я ей дал твое письмо, после чего она ничего не могла возразить. Уж это было для меня доказательством той окончательной борьбы, которая в ней началась с нашего первого разговора.
Свадьба Эрни и Даки послужила последней каплей в чашке ее горя и колебания. Она захотела поговорить с тетей Михень; это ей тоже посоветовал и Эрни. Уезжая, он мне шепнул, что надежда на добрый исход есть. Я должен при этом сказать, что все эти три дня чувствовалось страшное томление; все родственники поодиночке спрашивали меня насчет ее, желая всего лучшего, одним словом, каждый выражал свое сочувствие весьма трогательно. Но все это возбуждало во мне больший страх и сомнение, чтобы как-нибудь не сглазить. Император тоже старался, он даже имел с Аликс разговор и привел ее в то утро 8‑го апреля к нам в дом. Тогда она пошла к тете Михень и скоро после вышла к комнату, где я сидел с дядями, тетей Эллой и Вильгельмом.
Нас оставили одних и… с первых слов согласилась! О
