места таким, как ты, – продолжала мать.
– Нет места? И тебя, я вижу, это печалит?
Мать нахмурилась.
– Служитель был добр к нашей семье, но даже он не может сделать вид, что ничего не слышал, когда речь шла о таких вещах. Я больше не в силах защитить тебя.
Мать говорила каким-то незнакомым голосом. Страх, неподдельный страх – вот что это такое, подумала Хелльвир.
– Защитить меня?..
– Он уже давно догадывался о твоих способностях. С твоим именем связаны необъяснимые события, Хелльвир, по городу распространились слухи. Вот почему я отправила тебя к жрицам Ордена. Чтобы ты как можно реже попадалась ему на глаза. Мне удалось на время усыпить его подозрения, но после сегодняшнего он не станет меня слушать.
«У людей возникли подозрения. Ходят разговоры, – так сказал человек с черными глазами. – Искорки во тьме, в которой, как я понимаю, ты предпочитаешь передвигаться незамеченной».
Хелльвир открыла рот, закрыла. Она не знала, что ответить. Мать отправила ее в монастырь, чтобы защитить? За все это время такое объяснение ни разу не пришло ей в голову.
– Почему ты ничего не сказала? – воскликнула она. – Я думала… Я решила, ты просто выгнала меня из дома, потому что тебе противно видеть меня.
– Я не хотела пугать тебя, Хелльвир.
– Пугать меня? Мама, что они сделают со мной?
– Не знаю. Я не знаю, что теперь будет, но я не хочу, чтобы они использовали твою… твой случай для устрашения язычников. Ты должна бежать. Здесь находиться опасно.
Хелльвир закрыла лицо руками. Она в западне. Выхода нет.
– Мама, за воротами стража, – глухо произнесла она, не отрывая рук от лица. – И ты знаешь, что сделает королева, если я попытаюсь уехать из Рочидейна. Я не могу просто взять и уйти.
– У дома остался только один солдат, – возразила мама. – С ним я разберусь. Что касается королевы, она тебя не тронет. Ты нужна ей. Возможно, она даже поможет тебе.
Хелльвир невольно рассмеялась.
– Очень сомневаюсь, – заметила она. Помолчала немного. – Королева просто запрет меня во дворце, но… но Салливейн, возможно, сумеет взглянуть на ситуацию иначе. Я должна поговорить с ней.
Мать молча развернулась и ушла в дом, а Хелльвир так и осталась стоять у ворот, не зная, что делать дальше. Вдруг послышался страшный грохот и звон; мать снова выбежала во двор, бросилась к выходу и распахнула ворота. Солдат в недоумении уставился на нее.
– Быстрее, помогите! – приказала она. – Произошел несчастный случай.
Солдат поспешил за ней в дом, и дверь, ведущая на улицу, осталась без охраны. Все оказалось так просто. Хелльвир не стала медлить. Она выбежала на набережную и быстро пошла в сторону дворца. Она понятия не имела, что сказать Салливейн, но мысль о том, что нужно срочно уехать из города, подстегивала ее, гнала вперед. Она никогда в жизни не видела мать такой напуганной.
Выйдя на проспект, ведущий к воротам королевского дворца, Хелльвир по привычке потянулась к отвороту куртки, чтобы снять золотой галеон-пропуск и предъявить его страже.
И остановилась прямо посередине тротуара. Броши не было. Она осмотрела лацканы, вывернула карманы.
– Где же…
Через несколько секунд Хелльвир вспомнила. Ну конечно, ее забрал Фарвор! Он еще держал ее в руке, когда убегал. Мысль вызвала тревогу. Что-то грызло ее, не давало ей покоя. Наверное, он просто забыл о том, что брошь осталась у него. Вряд ли он унес ее нарочно. Зачем она ему?
И вдруг она все поняла, и на сердце ей легла свинцовая тяжесть. Она бросилась бежать.
Солдат вел Фарвора по залам и коридорам. Он шел как во сне; перед глазами все плыло, руки и ноги едва слушались. Он сам не понимал, как ему удается идти. Ребра еще не срослись, ему нельзя было двигаться; в груди что-то заболело, начался жар. Как в бреду, он повторял про себя имя Калгира. Его трясло от боли – и желания причинить боль.
Фарвор уже давно понял, что местные пить не умеют. Напоить стражника было нетрудно. После четырех пинт «Утренней Росы» он перестал соображать, где находится и что делает, а Фарвор, улизнув из таверны, быстро добрался до дворца и предъявил у ворот пропуск в виде королевской эмблемы.
Солдат, сопровождавший его, постучал в какую-то дверь. Изнутри ему ответили, он вошел. Послышались приглушенные голоса. Через некоторое время солдат выглянул в коридор и жестом пригласил Фарвора войти. Комната напомнила ему кабинет Калгира. Кабинет, в котором он в последний раз был несколько недель назад и который теперь был недоступен для простого оруженосца: дом его рыцаря перешел в собственность короны. У него отняли даже воспоминания.
В дверях он столкнулся со слугой в красной ливрее. Лакей нахмурился, оглядел Фарвора с головы до ног и обернулся.
– Вы уверены? – обратился он к человеку, которого Фарвор не видел. – Ваша бабка не разрешила бы.
– Иди, Бион, – донесся из комнаты ее голос.
– Как вам будет угодно.
Слуга вышел, закрыл за собой дверь, и Фарвор остался наедине с ней. Он не думал, что это окажется так легко. В камине потрескивали поленья; пламя освещало книги, наброски. Один из набросков, рисунок углем, лежавший на низком мраморном столике, изображал Хелльвир. Фарвору показалось, что художнице удалось уловить нечто сокровенное, тайные мысли, настроение, которое его сестра обычно скрывала от посторонних. Принцесса сидела за письменным столом и наблюдала за ним своими змеиными глазами.
– Я хочу поговорить с вами, – произнес он.
Он изучал Салливейн, ее манеру держаться. Искал на ее лице тени: тень того, что она сотворила с Калгиром, тень стыда. Тень, которая, судя по всему, притягивала Хелльвир к этой женщине.
– О чем?
Письменный стол стоял так, что она сидела спиной к двери кабинета. Принцесса отвернулась и принялась засовывать письмо в конверт.
– Посмотрите на меня, пожалуйста.
Она вздохнула и с явной неохотой обернулась к нему.
– Что тебе нужно? – устало спросила Салливейн.
Фарвор по-прежнему стоял у двери, сжимая рукоять кинжала с такой силой, что ногти вонзались в ладонь.
– Мне нужен Калгир, – ответил он.
Принцесса поднялась и теперь стояла, опираясь на спинку кресла. Она была высокой, сильной, широкоплечей. Фарвор подумал: догадывается ли она о том, что он вооружен?
– Но ты здесь не поэтому, – заметила она.
– Вы считаете себя особенной, неприкосновенной, бессмертной? – услышал Фарвор собственный голос. Он ничего не планировал заранее, не обдумывал своих слов, это было первое, что пришло ему в голову. – Думаете, вы больше других достойны жизни?
– Едва ли. – Салливейн фыркнула. – Мне пришлось умереть трижды, так что нет, я не считаю себя неприкосновенной.
Он не верил ей. Принцесса снова занялась своими письмами, нарочно повернулась к нему спиной.
– Ты пришел рассказать мне о боли, которую я тебе причинила, – заговорила она, складывая в стопку запечатанные конверты. – О том, что я аморальное и бездушное существо. Ты пришел сказать, что мне должно быть стыдно. Ты пришел, чтобы напомнить мне о моих многочисленных грехах. – Салливейн бросила на него взгляд через плечо. – Ни до тебя, ни до твоей сестры так и не дошла одна вещь: мы, я и моя бабушка, не можем позволить себе такую роскошь, как милосердие, доброта и снисхождение. Важны не методы, важен результат – власть в наших руках, а аристократы не смеют и помыслить о предательстве. Мы должны сохранить порядок любой ценой. Ты предпочел бы, чтобы город утонул в крови? Погрузился в хаос гражданской войны? Чтобы Оланд Редейон вышел из нее победителем и получил корону? Ты хотел бы жить в государстве, которое он собирался построить? Тебе лучше других известно, на что был способен этот человек.
Фарвор понимал, что в ее словах есть логика, но ему было все равно. Когда-то, несколько недель назад, он, возможно, прислушался бы к ней, но сейчас он был другим человеком. Она лишила его способности здраво рассуждать. Гнев и боль пожирали его изнутри, и от него осталась мертвая пустая оболочка, в которой нашлось место только для одного стремления,
