найти его, оно исчезало. Она шла вдоль каналов, глядя в воду, высматривая светловолосую голову Исмунд, светившуюся под поверхностью, словно жемчужина. Но только во сне это была не Исмунд, а Салливейн. Золотые волосы сияли в сером полумраке. Хелльвир не знала, видит ли это на самом деле или воображение рисует ей эту картину потому, что смерти Салливейн она боится сильнее всего.
Декорации сменились. Хелльвир никогда не видела ничего более странного. Если бы это происходило наяву, она сравнила бы тусклый свет с полумраком царства Смерти. Она помогала принцессе полировать седло воском.
– Передай мне тряпку, будь добра, – попросила Салливейн, и Хелльвир послушно протянула ей тряпочку. – Нам надо как-нибудь с тобой устроить скачки. Уверена, с деревенской девицей состязаться будет нелегко, но, может быть, я тебя все-таки обгоню.
Хелльвир улыбнулась.
– Я редко ездила верхом в своей деревне. Я привыкла летать на во́ронах, – ответила она. – Не знаю, кто из них быстрее.
– Научишь меня? Я всегда хотела полетать на во́роне.
– Научу, конечно, если Эльзевир позволит вам сесть к нему на спину.
– Бабушка когда-то летала на корабле «Кулик» – он назывался в честь судна Короля-Оленя. – Салливейн подняла седло, рассмотрела его в сером призрачном свете. – Ну вот, мне кажется, хватит.
Она свистнула… но Хелльвир проснулась, не успев увидеть, что за существо звала принцесса.
Глава 23
Весь следующий день Хелльвир хлопотала по хозяйству в доме отца, стараясь не вспоминать ни о сновидениях, ни о Салливейн. Она приготовила припарки для брата, заварила ему чаю. Он принимал ее заботы равнодушно, но она несколько раз ловила на себе его пристальный взгляд; вид у него был настороженный, губы были плотно сжаты.
– В чем дело? – спросила Хелльвир, но он молча покачал головой.
В тот вечер она сидела в столовой и помогала служанке из Храма чистить серебро. Вейра недовольно хмурилась: участие Хелльвир в домашней работе она воспринимала как личное оскорбление. Но Хелльвир не обращала на нее внимания; ей нужно было отвлечься. Когда раздался звон колокольчика у ворот, у нее задрожали руки. Она была уверена в том, что из дворца снова принесли дурные вести, но это оказался всего лишь служитель Лайус. Он улыбнулся Хелльвир, прикоснулся кончиками пальцев ко лбу и откинул капюшон плаща.
– Здравствуй, Хелльвир, – любезно улыбнулся он. – Как приятно снова видеть тебя.
– Добрый день, служитель. Стражники пропустили вас?
– О, они ничего не имеют против. Служителю разрешается время от времени навещать свою прихожанку. – Снова эта фальшивая улыбка, печальный взгляд побитой собаки. – Кроме того, моя обязанность как священника состоит в том, чтобы помогать людям в трудные времена.
Служитель жестом указал на дом, и Хелльвир снова обратила внимание на дометик, изображенный чернилами на тыльной стороне его правой руки. Служитель перехватил ее взгляд.
– Это Знак Доброты, – объяснил он. – Обычно мы рисуем на коже Знак, если желаем укрепиться в соответствующей добродетели.
Она не удержалась от колкости.
– У вас не получается быть добрым, господин?
– Я бы так не сказал, но мне хотелось бы найти в своей душе больше доброты, чтобы помочь твоей семье. После всего, что произошло в этом городе, я стараюсь держать свое сердце открытым, не судить людей, проявлять сострадание ко всем, на кого обрушились несчастья. Твоему брату в особенности не помешало бы выговориться. Он перенес тяжкие испытания.
Хелльвир показалось, что служитель на что-то намекает, обвиняет ее в чем-то. Но, к счастью, ей не пришлось отвечать: на пороге появилась мать.
– Служитель! – воскликнула она. – Рада видеть вас. Хелльвир, попроси кухарку приготовить закуски.
Хелльвир отметила про себя, что мать не отправила на кухню Вейру, и не стала прикидываться, что охотно повинуется приказу. Однако без возражений развернулась и ушла, попросила кухарку заварить чай, а потом, чтобы не сидеть сложа руки, надела куртку и вышла во двор. Ей нужно было собрать лекарственные травы, которые она собиралась засушить.
В небольшом садике приятно пахло мятой и шалфеем; к этому аромату примешивался сладковатый запах поздних гранатов, которые увядали и гнили на ветках. Никто не собирал их. Хелльвир села у фонтана, сорвала плод, показавшийся ей съедобным, и разломила его, размышляя о том, почему у них в саду пропадает столько фруктов. Шкурка граната почернела, но зерна были очень сладкими, и она ела их медленно, наслаждаясь вкусом и ароматом. Хелльвир сорвала еще несколько плодов для ужина, а один решила оставить Эльзевиру.
Из полуоткрытого окна гостиной доносились негромкие голоса матери и священника – они говорили на языке Галгороса. Ей стало горько и больно, как в ту минуту, когда она узнала, что мама спряталась в храме вместо того, чтобы отправиться с ними на корабль Редейонов. Религия была для нее важнее мужа и детей.
Скрипнула дверь, и на пороге появился Фарвор. В холодном свете угасавшего осеннего дня он выглядел изможденным, но на его губах появилось подобие улыбки, когда он увидел Хелльвир. Он подошел и сел рядом с ней на скамью у фонтана.
– Я бы ушел прогуляться, пока служитель в доме, – заговорил Фарвор. – Но…
Он кивнул в сторону ворот; в щели под дверью были видны сапоги их тюремщиков. Ветка гранатового дерева задела его волосы, и Хелльвир заметила, как зеленые пальцы, перепачканные пыльцой, погладили его по плечу, словно желая утешить. Среди листвы прятались круглые, блестящие, как зернышки граната, глаза; один глаз подмигнул ей.
Фарвор вытащил свой кисет, раскрыл его и положил на скамью между ними. Взял несколько сухих ароматных темно-зеленых листьев с желтыми пятнышками, раскрошил их в пальцах и набил трубку. Хелльвир узнала трубку: она видела ее в кабинете Калгира. Фарвор разжег трубку, поднес ее ко рту, выдохнул большое облако дыма и откинул голову назад. Она увидела, как пульсирует жилка у него на шее. Он протянул трубку Хелльвир, и она затянулась.
– Странный привкус, – заметила она, возвращая трубку брату.
– Восточный табак, – ответил он, глядя ей в лицо. – Любимый сорт Калгира, ему нравится аромат сливы. Ему привозят этот табак с одного из островов Архипелага. Надо было мне узнать имя торговца; это последний кисет. – Он сделал затяжку и медленно выпустил сладкий дым.
Хелльвир забрала у него трубку и снова затянулась, пытаясь распробовать табак. Аромат показался ей слишком сладким, но он был знаком ей. Он напоминал о доме Калгира.
– Тебе получше? – тихо спросила она.
Ей хотелось, чтобы брат сказал «да», и в глубине души она надеялась, что он солжет. Он ответил не сразу; с минуту молчал, глядя на ласточек, летавших над крышей. Потом убрал волосы со лба.
– Нет, – пробормотал Фарвор. – Мне не лучше, Хелльвир. Я уже не знаю, каково это – когда тебе хорошо. Когда у тебя все нормально.
Хелльвир чувствовала, что брат хочет сказать что-то еще, поэтому промолчала. Они некоторое время передавали друг другу трубку. Когда она гасла, Фарвор чиркал спичкой.
– Иногда мне кажется, что ничего этого не было, – сказал он, глядя на колечки дыма. – Сразу после того, как я просыпаюсь по утрам. На короткое, очень короткое мгновение мне представляется, что это все сон. Я просыпаюсь, мне кажется, что я еще не вырвался из кошмара, и именно в этот миг у меня появляется надежда. На то, что этого не было, что мне все приснилось и нужно только проснуться. И все будет хорошо. Потом я просыпаюсь, понимаю, что это случилось, что это реальность, и спрашиваю себя: откуда мне взять силы дожить до вечера, когда можно будет снова уснуть?
Хелльвир взяла его руку, лежавшую на холодной каменной скамье.
– Я видела его, – негромко произнесла она. – Когда пыталась его воскресить.
Фарвор смотрел на нее сверху вниз; глаза у него были зеленые, как морское стекло. Она сделала
