гвоздь было проблемой. Наконец, если бы к этому времени Петербург оставался адом на земле, то вряд ли бы десятки тысяч подрядных рабочих добровольно отправлялись на его стройки и так ломились в Канцелярии, чтобы заполучить подряд, что приходилось устраивать торги. То же можно сказать о завербованных переселенцах. В 1724 г. специально построенные для «вольных плотников» с семьями 500 изб были полностью заселены добровольцами, да с ними ехали в Петербург семьи их братьев и детей. А плотников в строящемся городе и на верфях требовалось много. Адмиралтейство все время нуждалось в рабочих руках и требовало высылки плотников из разных губерний, охотно принимало вольных плотников. По данным Кирилова, в 1727 г. в Адмиралтействе было 4 672 человека разных профессий и в том числе 1 573 плотника, а в Кронштадте при адмиралтейских делах числилось 1 140 мастеровых и служащих, из которых было 573 плотника[925].
Петербургские каторжане
Звон кандалов на улицах нового города был привычен, как и лязг лопат. Это шли на работы прикованные к «связке» – длинной цепи каторжники. Подневольный труд их был, как уже сказано, очень важен в городе. «Каторжный двор» построили на Городовом острове сразу же после основания Петербурга. Он находился, по словам иностранного путешественника 1711 г., за Кронверком. Это было «несколько длинных строений, в которых на зиму поселяют галерных арестантов»[926]. Длинное здание с характерным названием «Baraquer» видно и на шведском плане 1706 г.[927] На Адмиралтейском острове возвели другой, огромный Каторжный двор. Возможно, о нем сказано дьяком И.С. Топильским в его донесении И.Я. Яковлеву: «Острог каторжным колодникам заложили и делают»[928]. Теперь, на этом месте площадь Труда – символичное название! Естественно, что безносые и безухие каторжники стали тоже первыми петербуржцами – невольными сподвижниками государя-основателя. Число их не уменьшалось – известно, что с началом строительства города по всей стране прекратились смертные казни: всех преступников было велено ссылать на новое место каторги – в Петербург. Место это считалось гиблым. Летом каторжники, прикованные к веслам, гребли на галерах, зимой же они всюду встречались в столице – били сваи в фундаменты домов. На ночь каторжников вели в острог и приковывали к стенкам или клали в «лису» – длинное, разрезанное вдоль надвое бревно с прорезями для ног, которое запирали замками. Жизнь этих изгоев обычно в Петербурге была короткой. Впрочем, были и исключения, благодаря которым такие каторжане и выживали. В 1722 г. в Канцелярию полицмейстерских дел подал челобитную «каторжный невольник» Моисей Тихонов, «у которого ноздри выняты». Оказалось, что он старожил Петербурга со стажем, не меньшим, чем у Петра I или Меншикова. Его прислали «за дело воровских денег» в 1703 г. с приговором: «В каторжную работу вечно». Однако он «в той работе не был (воровская профессия фальшивомонетчика спасла! – Е. А.), а при присылке определен в Городовую канцелярию к кузнечному делу и жалованье получал от той канцелярии по 714 год, а с 714-го году жалованья за старостью не получает и обретаетца при той Канцелярии без аресту»[929]. Словом, ветеран труда просил у начальства если не пенсии, то пособия. Чем кончилась история сторожила-каторжника – неизвестно. Возможно, он питался подаянием. Вид колодников, которые, распевая жалобные песни и обнажая свои уродства и раны, попрошайничали на регулярных улицах города, возмущал власти. В указах 1722 и 1723 гг. таких колодников предписывалось «для прошения милости на свяски не отпускать», а отсылать в казенные работы, где платить на пропитание по шесть денег в день[930].
Датский посланник Ю. Юль писал в 1710 г., что в Петербурге находится приговоренных к галерам преступников от 1 500 до 2 000 человек[931]. Судя по данным, приводимым историком кораблестроения И.В. Богатыревым, 1710 г. был самым начальным периодом строительства галерного флота. В июле 1712 г. на Адмиралтейском острове был основан Галерный двор, и там заложили сразу 50 скампавей – малых галер. В сентябре 1713 г. – закладка 30 новых скампавей. Всего до нашего времени дошли названия 83 скампавей тех времен[932]. Если считать, что на скампавее было в среднем 16 весел (по 6 человек на каждое весло), то общее число каторжников составляет минимум 8 000 человек. После 1714 г. строительство галер продолжалось – ведь на Галерном дворе постоянно работали 62 стапеля! Кроме того, галеры строили в Лодейном Поле и в Выборге. Весной 1723 г. заложили 30 новых галер нового поколения. На них гребли 6 070 человек[933]. Если предположим, что из галер первого поколения осталась в строю хотя бы половина с соответствующим числом гребцов (т. е. около 4 тыс. человек), то общее число каторжников в Петербурге должно составлять не менее 10 тыс. человек – для тогдашнего Петербурга масса огромная. К концу петровского царствования галер в строю числилось 39 больших, 46 малых галер. Если будем считать, что на больших полагалось по 200 гребцов, а на малые в среднем по 100 гребцов, то общая численность каторжников в середине 1720-х гг. составила 13 100 человек.
Кому в Петербурге жить хорошо?
Переселенцев привозили обычно на пустое место, ссаживали в болото. Строились они на свои деньги, материалы же и рабочие руки в Петербурге поначалу были дорогие, цены на необходимые вещи – высокие. Климат здесь был непривычный, холодный. Безусловно хорошо жилось только первому петербуржцу! У него был скромный, почти бюргерский Зимний дом, заботливая хозяйка Катеринушка ждала с верфи супруга, сидела у камина и штопала государевы чулки, вокруг бегали детки – надежда престола, России, а за окном – Парадиз! Проснувшись поутру, царь переплывал на буере Неву и молился в Троицкой церкви, потом шел на стройку или в учреждения. Вернувшись домой и пообедав, спал в своем буере, плавно качавшемся на невской волне. Потом царя снова ждали дела. Петр знал город как свои пять пальцев. Он бывал везде и всюду. Никто не мог присесть или расслабиться, пока царь Питер в Питере – миг, и уже из-за поворота выскочит знакомая всему городу обшарпанная одноколка с сердитым, глазастым царем, а в руке у него – знаменитая дубинка, словом, как в известной поэме А.К. Толстого: «У меня есть палка и я вам всем отец!».
Зимние маленькие хоромы Петра I
Но само жилище Петра было скромно, царь роскоши не любил, хотя себя и не ограничивал ничем. Поэтому не нужно преувеличивать невзыскательность Петра. Как уже сказано выше, он обожал голландские продукты, в Петергофе у него был погреб с отличными винами. Всем известны легенды,
