как Петр тачал себе башмаки. Может быть, государь и тачал что-то, но ходить предпочитал во фламандской обуви. В 1722 г. посол в Гааге Б.И. Куракин сообщал о том, что «по указу Е.и.в. зделаны две пары сапогов и десять пар башмаков льежских»[934].
Да и позднейшие дворцы (Летний и Зимний) Петра были достаточно богаты. В 1720 г. обойщики Оружейной канцелярии занимались перевеской обоев в Летнем дворце. Из описания их работ видно, что обои эти были дорогие, китайские, на стенах вешали («ставили на весы») картины и зеркала, а также ковры, над кроватями завесы были бархатные и парчовые. Кресла во дворце «убивали» красным бархатом, «да шесть нужников оклеивали сафьяном красным», а два – бархатом[935]. Речь идет о креслах с ночным судном под сидением.
Подзорный дворец. Чертеж де Ваала. 1727 г.
Впрочем, по сравнению с Меншиковым царь выглядит бедняком. Именно генерал-губернатор Александр Данилович Меншиков жил в Петербурге лучше самого первого петербуржца. Меншиков, выходец из низов, человек без связей в среде московского боярства, как и Петр, нашел на этой глухой окраине России свой родной уголок. Впрочем, уголок этот был роскошно обставлен. Во дворце на Васильевском была изящная мебель, статуи, картины и гравюры, ореховый кабинет, паркет, ковры, шпалеры, голландские изразцы, китайские диковинки, редкие и дорогие заморские вещи, книги.
По вечерам дворец сиял на берегу темной Невы всеми своими окнами. Среди этой роскоши устраивались празднества, знаменитые петровские ассамблеи, на которых каждый, под угрозой питья водки из огромного кубка «Большой Орел», должен был вести себя «вольно» и не «церемониться чинами». Как и в Москве, в таких дворцах было огромное хозяйство, сотни челядинцев, конюшни с десятками лошадей, каретные сараи с роскошными экипажами, вызолоченные буера или другие суда со штатом нарядно одетых гребцов и матросов.
Богато и красиво жили и другие сподвижники Петра – генерал-прокурор Павел Ягужинский, канцлер Головкин, Петр Шафиров и особенно генерал-адмирал Федор Апраксин, чей дворец позже стал основой Зимнего дворца Анны Иоанновны. Все они, как Меншиков, ехали сюда не по доброй воле – в России были места и получше, но царь повелел, и будешь жить там, где ему угодно, хоть на Шпицбергене! А мнение свое о «Парадизе» они держали про себя, тоскуя по подмосковным «нагретым» вотчинам. Но зато здесь их дома сверкали богатым убранством. Скульптурную отделку залов этих домов производили по эскизам Б.К. Растрелли и других выдающихся мастеров[936].
Домик унтер-лейтенанта
Люди среднего достатка жили в одноэтажных деревянных домах. В 1723 г. при возведении Итальянского дворца был сломан двор морского унтер-лейтенанта Никиты Желябужского, который стоял «на Литейной улице». Деревянный дом, обшитый снаружи досками, состоял из трех комнат – «светлиц», между которыми были сени. Печи в светлицах были из зеленых изразцов, на усадьбе была баня, амбар, конюшня, крытые гонтом. Перед домом был сделан длиной в десять саженей тротуар – «мост каменный»[937]. Все остальное – скромно, но жить Желябужскому было удобно, конечно, пока государь не сселит в другое место – в городе почти сто лет не было собственности на землю, в любой момент участок у владельца, построившего на нем дом, могли отобрать. Когда это произошло, Желябужскому выдали из казны 60 рублей.
Богаче был другой снесенный дом на Малой Неве. Его владелец поручик Прокофий Мурзин в 1720 г. получил за него 3 000 рублей. Это был каменный дом в два этажа длиной 10,5 и шириной 6 саженей. Наверху было шесть жилых комнат и одни сени, «да сало», на первом этаже семь комнат и сени. Под первым этажом шесть подвалов, в том числе два со сводами, четыре подвала «накатных», т. е. с крышей из бревен. Дом был покрыт черепицей. По-видимому, хозяин еще его не обустроил: потолки были подбиты только тесом, стены дома «с лица и с наружи не подмазаны и печей… нет»[938].
Каменным под черепичной крышей был и дом архитектора Микетти на Московской стороне, который в 1725 г. перешел к его коллеге Михаилу Земцову. Но он был поскромнее дома Мурзина: длиной 9 саженей (ок. 20 м) в два покоя («палатки») с сенями между ними, внизу два погреба, каменное крыльцо. На участке площадью 34 сажени в длину и 15 саженей в ширину (70 х 30 м) кроме дома еще были деревянные строения: покрытые дранью сарай и конюшня (длина 10 саж.), погреб (5 саж.), «изба люцкая» (2 саж.) и сарайчик «о трех стенах», вероятно, для дров или нужник[939].
Жить в Петербурге дворянам, как и всем другим, было тяжело. Указы о переселении (первый относится к январю 1712 г. и предусматривал переселение 1212 семей царедворцев[940]) были суровы к ослушникам. Дворяне были обязаны не просто переселиться в новую столицу, но и строить там для себя постоянный дом. Чем богаче был помещик, тем обширнее полагалось иметь жилище. Как известно, поначалу центр столицы Петр хотел разместить на Котлине. Там и было приказано дворянам строиться. Впрочем, те, кто медлил с исполнением царского указа, как оказалось, не прогадали – вскоре Петр раздумал и приказал бросить стройку на Котлине и начать все заново уже в Петербурге, остановившись, в конечном счете на Василеостровском варианте. Тут предстояло также обосноваться в «указном месте», строить по утвержденному архитектором проекту. Серией именных и сенатских указов в 1716–1724 гг. дворяне, внесенные в списки, насчитывающие до 720 дворохозяев, были обязаны селиться на Васильевском. При этом, в отличие от времен «котлинского переселения», власти «следили за каждым из нескольких сот шляхтичей, определенных в петербургское житье»[941]. О тщательности этой работы свидетельствует сам заголовок одного из списков 1723 г.: «О высылке дворян на жительство в Санкт-Петербург, осмотре их доктором и описи имущества ослушавшихся указа»[942]. Думаю, что, при всей неясности статистики, в Петербурге конца петровского времени жило не менее тысячи дворянских семей, учитывая как переселенцев, так и тех, кто по долгу службы жил в Петербурге. Соответственно, дворянские дома на линиях Васильевского должны были стоять довольно часто, что мы и видим на планах застройки острова.
Одни в каменном доме, а другие – «как в ловушках для синиц»
Меньше мы знаем о том, как жили простые петербуржцы. Перечислив наиболее заметные и богатые дома Петербурга, современник пишет: «Все остальное состоит из маленьких домишек, которые пристроены друг к другу, как ловушки для синиц, как кто сумел»[943]. Дома простолюдинов ничем не отличались от традиционного жилья русских крестьян:
