class="p1">Понси втянул ноздрями воздух, но ничего не ответил, а повернулся и, всем своим видом изображая возмущение, выплыл из кабинета в противоположную дверь.
– Ваше преосвященство, – торопливо сказал Дик, – с вашего разрешения я вас оставлю и позову монсеньора.
– Иди, чадо, – разрешил Бонифаций, – а мы пока утолим нашу жажду.
Дик промчался по полутемному коридору, стараясь не обращать внимания на непонятным образом угодивший в сапог камешек, и уперся в запертую дверь. Это было не похоже на Рокэ, но мало ли… Ричард пару раз стукнул по ухмыляющейся львиной роже.
– Пожар? – осведомился из-за двери Ворон. – Или потоп?
– Нет, – глупейшим образом ляпнул Дик, – но… Приехал… епископ и привез каких-то таможенников. Говорит, важно.
– Пожалуй, – откликнулся Алва. – Распорядитесь подать его преосвященству вина и соберите совет. Я скоро буду.
– Он уже пьет.
– А адуаны?
– И они.
– Хорошо, юноша. Ступайте подливать и, если вас не затруднит, проследите, чтобы полчаса меня не беспокоили.
Ричард повернулся, но не сделал и шага, как камешек вновь заявил о себе. Пришлось снимать сапог и вытряхивать мелкого гаденыша. Тоненький женский смех застал юношу стоящим на одной ноге. Дик не сразу сообразил, что смеются за дверью. Так вот отчего Понси пошел пятнами! Ричард с сомнением поглядел на замочную скважину, но преодолел искушение. Он – дворянин, а не свинья, а вот Жиль точно подглядывал, с него станется! Даром что вчера, обнаружив в руках у Дика «Повесть о греховной любви рыцаря Бартоломея и прекрасной Констанции, супруги маркграфа Тарнау», разразился визгливой речью о недопустимости подобных писаний и непозволительной распущенности тех, кто их читает.
Ричарду пришлось спасаться бегством. Когда он вернулся, развратная книжка исчезла. Дик полагал, что Понси ее сжег или утопил в Рассанне, но утром губернаторский слуга, убиравший комнаты порученцев, обнаружил скабрезную историю под подушкой у защитника нравственности. Красный как четыре рака, Жиль кричал, что это заговор и злополучную «Историю» ему подбросили. Оскар в это не поверил и оказался прав – если порученец подглядывал за Рокэ и его любовницей, то книжку он и подавно умыкнул.
Смех повторился, перешел в шепот, затем из-за двери раздались звуки, живо напомнившие Дику о прекрасной Марианне. Юноша торопливо натянул сапог и побежал к гостям. Он успел вовремя – кувшин как раз показал дно, а воздвигшийся на пороге Понси все еще живо переваривал увиденное и был бесполезен.
– Монсеньор очень занят, – заверил епископа Ричард, зажигая свечи, – и будет не раньше чем через полчаса. Просил чувствовать себя как дома. Понси, будьте так добры, очнитесь и пошлите за высшими офицерами, Проэмперадор собирает военный совет. Ваше преосвященство, еще вина?
3
Алва и Вейзель появились одновременно, следом потянулись и другие. Бонифаций и не подумал освободить хозяйское кресло, но Алва, нисколько не смущаясь, устроился на раскрытом окне рядом с небольшим столиком, за которым обычно сидели порученцы. От Проэмперадора исходил едва уловимый запах тубероз, и юноша вспомнил, что именно так благоухает рыжеволосая свояченица губернатора. Жилю было на что полюбоваться! Юноша встретился с насмешливым взглядом своего эра и опустил глаза. Он не подглядывал, но как объяснить это Рокэ?!
– Итак, ваше преосвященство, – невозмутимо произнес Ворон, – вы и эти господа хотели меня видеть.
– Эти воины, – ворчливо изрек епископ, – явились с открытой душой, предлагая помощь, но гордые их оттолкнули, а недальновидные не выслушали.
– Что может знать солдат, – бросился в бой Манрик, – бросивший свой пост? Товарищи этих скотов погибли в бою, а они удрали. Я обошелся с ними излишне мягко, их следовало повесить за дезертирство!
– Не судите опрометчиво, – блеснул глазами Бонифаций.
– Господа, – примирительно сказал Вейзель, – раз они уже здесь, давайте их выслушаем.
– Не вижу в этом никакого смысла, – отрезал Леонард.
– Вы не видите! – вскинулся Савиньяк. Кавалерийский генерал был старше своего брата на пятнадцать лет, но Арно в Лаик и то вел себя сдержанней.
– Говорите, чада, – потребовал Бонифаций и аккуратно водрузил пустой стакан на маршальский стол.
Адуаны поднялись.
– Мы, – начал северянин, – стало быть, отлучились…
– Кто это может подтвердить? – скривился Манрик. – Никто!
– Но никто не может и опровергнуть, – заметил Феншо. До адуанов Оскару дела не было, но если начальник штаба лаял, командующий авангардом принимался мяукать.
– Пусть они назовутся, – прекратил нарождающийся спор Рокэ. – Имя, звание, где служили.
– Клаус Ко́ннер, младший теньент таможни, пост Ба́кра.
– Жан Шеманта́ль, младший теньент таможни, пост Бакра.
– Куда вы отлучились и зачем?
– На охоту, – потупился Клаус, – за тушканами. Господин капитан, Сады ему Рассветные, дичины добыть велели, а у нас, осмелюсь доложить, собака…
– Где собака? – поинтересовался Рокэ, отцепляя от воротника рыжий волос. Так и есть, тубероза…
– Собака? – не понял Клаус. – Наша, что ли?
– Именно, – подтвердил Проэмперадор. – Я хочу ее видеть.
Зачем эру потребовался пес этих мужланов, Ричард не представлял, но Рокэ после дневных подвигов явно пришел в игривое настроение.
Жан и Клаус переглянулись, вновь став похожими, как родные братья.
– Если господин Прымпирадор не шутют… – выдавил Жан.
– Не шутю. – Алва кивком указал Дику на вино, епископа и гостей.
– Осмелимся доложить, пес на улице… Дозвольте привесть?
– Ведите, чада, – велел Бонифаций, принимая из рук Дика полный стакан.
Адуан, все еще сомневаясь, скрылся за дверью и тут же вернулся, ведя за ошейник большого, грязно-белого, безухого и бесхвостого пса с черным пятном на морде. Собака, как и хозяин, пребывала в полнейшей растерянности, не зная, то ли ей рычать, то ли вилять заменявшим хвост обрубком.
– На охотника за тушканами он не похож, – заметил Алва, заинтересованно разглядывая куцего. – Я бы сказал, что это волкодав.
– Так и есть, – подтвердил Жан, – бакранская псина, но, прошу меня простить, Ло́во в степи любой след отыщет. Чутье – прям как у лисицы.
– Прелестно. – Маршал одобрительно взглянул на урода, и тот в ответ нерешительно взмахнул своим обрубком. – Значит, Лово… Прикажите ему лечь и говорите дальше. Тушкана добыли?
Таможенник положил руку на холку пса, и тот молча опустился на губернаторский ковер. Клаус и Жан снова переглянулись.
– Господин Прымпирадор, чего говорить-то? Тушкана-то мы добыли, а как возвертаться стали, глядим – дым. Подъезжаем, заместо поста – головешки. Наших-то, прошу заметить, две дюжины, считая капитана и нас, грешных, а седунов, жабу их соловей, лапа целая навалилась.
– Лапа? – не понял Вейзель.
– Ну, седуны так отряды свои прозывают. Они ж того, прощения просим, вбили в бо́шки, что от барсов пошли.
– Седунами в Варасте зовут бириссцев, – вмешался Бонифаций. – Сии язычники и впрямь считают прародителями своими ирбисов, а изгнанные ими бакра́ны – и того хуже, полагают себя детьми козла. Бириссцы считают зазорным любое дело, кроме воинского,
