В четвертом году нашего круга Франциск Оллар отменил старое эсператистское вето, запрещавшее селиться в Варасте, и на сорок лет освободил переселенцев и их потомков от налогов. Земли здесь очень плодородные, так что переселенцы быстро разбогатели. Бириссцы это увидели и решили приняться за старое. Сначала они действовали с оглядкой, потом обнаглели, за что и получат. Я буду не я, если не пригоню к Рассанне полтысячи «освободителей» и не утоплю на глазах беженцев и дурака-губернатора! Я живу в великой стране, Дикон, и не позволю кому попало ее освобождать. Надо будет, я это сделаю сам и обойдусь без наемников…
– Оскар, ты с ума сошел!
– Закатные твари, это вы с ума посходили. Додумались! – Оскар раскипятился не на шутку, он вообще легко выходил из себя. – Ждать помощи от врагов, которые спят и видят, чтоб Талиг околел! Оллары – дерьмо, не спорю, но Раканы еще дерьмовее. Кто они такие, чтоб приходить к нам и нами править?! Нет, Дикон, кто продул и удрал, тот продул и удрал. Фердинанда гнать надо в четыре шеи, кто бы спорил, но таскать каштаны из огня для принца, которого никто в глаза не видел, я не собираюсь. Корона должна принадлежать самому сильному и самому смелому. Разумеется, из коренных талигойцев.
– Я тебя не понимаю.
– Молодой еще. – Оскар Феншо шутливо дернул Дика за перевязь. – Сейчас наше дело – расколотить бириссцев и завоевать любовь поселян и особенно поселянок. О! – Генерал нарочито вздрогнул. – Ползет, чудовище. Никого не боюсь, а Жиля Понси́ боюсь. Женщины мышей и пауков боятся, а я вот его.
Дик захохотал, глядя на приближающуюся к ним длинную и тощую фигуру. Понси угодил в порученцы к командующему Южной армией благодаря настырности своего деда, генерала от кавалерии, слава которого некогда гремела по всему Талигу. Увы, внук кавалериста, по словам Оскара, мог загнать любую клячу до смерти, не садясь на нее, одним лишь своим видом. Алва назвал Понси ужасным, и Дик в кои-то веки полностью разделял мнение своего эра.
Понси остановился, не доходя до Ричарда и Оскара пару шагов, и уставился на собеседников. В этом не было ничего необычного – Жиль редко заговаривал первым, обычно он стоял столбом, осуждающе глядя на облюбованную жертву, отчего жертва готова была провалиться сквозь землю.
– В чем дело? – раздраженно спросил Оскар.
– Господин генерал! – завопил Понси, это тоже было обычным: когда порученец открывал рот, его слышали на том берегу Рассанны. – Вас разыскивает господин начальник штаба генерал Манрик!
– Хорошо, – коротко бросил Феншо, в мгновение ока превратившись из Оскара в господина командующего авангардом. – Я иду. Корнет, проводите меня.
Дик щелкнул каблуками. Дурак Жиль не дал им договорить, но Оскар неправ. Королем Талигойи может быть только Ракан. Эр Август ручается, что принц – истинный талигоец, но откуда это знать Феншо? Кансилльер редко с кем откровенен. Ну да ладно, с Оскаром они еще наговорятся.
2
Алва отдыхал, Феншо занимался делами, оставался Жиль, но с ним было хуже, чем без него. Ричард прихлопнул пару мух, не сдохших несмотря на присутствие молодого Понси, и собрался сходить на реку, но в прихожей раздался шум, и в приемную ввалился его преосвященство епископ Варастийский Бонифаций, за спиной которого маячили двое высоченных мужчин весьма странного вида. Дик встал, вежливо приветствуя епископа, хотя визит Бонифация, мягко говоря, не радовал.
Олларианец славился на всю провинцию неумеренным пристрастием к вину, оружию и цитированию священных текстов. Немудрено, что после приезда Проэмперадора в Тронко епископ стал постоянным гостем губернаторского особняка. Алву пьяница откровенно забавлял, а Дику было противно.
– Где Рокэ? – Бонифаций протопал к маршальскому креслу, в каковое и плюхнулся, с неудовольствием оглядев стол, на котором не оказалось ничего, кроме бумаг, чернильницы с пером и песочницы. Спутники епископа остановились в дверях. Издали они могли сойти за близнецов, но вблизи разнились как день и ночь. Один – явный северянин, безбровый и с маленькими голубыми глазками, второй – лохматый и чернобровый, похожий на галку.
– Эй, отроки! – вновь воззвал его преосвященство. – Призовите-ка сюда предводителя благочестивого воинства, где бы он ни находился. Сии достойные мужи – адуа́ны[112], они поведают о бесчинствах, творимых на том берегу Рассанны, и о нравах злокозненных безбожников.
Понси, тоже поднявшийся при появлении епископа, не двинулся с места и исподлобья разглядывал гостей. Пролетела муха, за окном что-то звякнуло.
– Что вы смотрите, Жиль?! – не выдержал Ричард. – Вы – дежурный порученец, ступайте к монсеньору и доложите, что прибыл епископ Бонифаций.
Понси неодобрительно зыркнул на Дика, вздохнул и, медленно переставляя длинные ноги, поплелся к двери. Бонифаций проследил за ним взглядом и повернулся к Ричарду:
– Горе отцу и матери отрока сего, ибо чадо их изрядно головою скорбно. Как сталось, что оказался сей вьюнош при особе маршала?
– Его дед был генералом от кавалерии, – сообщил Дик, но олларианца ответ не удовлетворил.
– От коня не родится ягненок, но от умного может родиться глупый, а от смелого – трусливый. Не дело ковать меч из глины и печь хлеб из песка.
Ричард был целиком и полностью согласен. Жиль доводил до исступления всех, кто имел несчастье провести в его обществе более получаса. Почему скорый на расправу Ворон терпел при себе подобное недоразумение, было непонятно. Возможно, ему нравилось слушать, как офицеры при виде длинного порученца скрипят зубами.
– Юноша, – епископ строго глянул на Ричарда, – на улице жарко, прости Создатель, как у Закатных Врат, и томит меня и спутников моих жажда.
– Белое? Красное? Ликеры? – осведомился Дикон, подражая Ворону, чем заслужил одобрительный взгляд пастыря.
– Вижу, ты на том месте, на коем потребно, и будет из тебя со временем превеликий толк. Красного! А вам, воины? И не подпирайте вы двери, входите да садитесь. Маршал даром что из старой знати, а человек толковый, дурью не мается, не то что некоторые.
– И то, вашпресвященство, – подал голос носатый, – потому мы к нему и сунулись. Дело-то делать надо.
Рокэ не мается дурью?! Да о его выходках судачит весь Талиг, для него нет ничего святого, но не спорить же… Ричард отвернулся и занялся вином, но успел налить только епископу – дверь распахнулась, и на пороге образовался Жиль. Порученец двигался несколько быстрей, чем обычно, а на его лице отчетливо проступали красные пятна. Внук кавалериста остановился точно посередине приемной и с негодованием уставился то ли на олларианца, то ли на Дика, то ли на винный кувшин. Бонифаций поднял седеющую бровь.
– Что с тобой, чадо, и где Проэмперадор?
